Дуглас Коупленд - Эй, Нострадамус! [litres]

Я потянулся за камнем и словно попал в прошлое: я вновь стоял в школьной столовой, сжимая камень в руке, и целился в Митчелла – только теперь это уже был не Митчелл, а Йорго, и… я опять встал перед выбором: жизнь или смерть.

Прежде я впадал в бешенство, стоило услышать, как кто-то молится за упокой душ трех школьников-убийц. «Раньше надо было молиться, – скрипел я зубами, – молиться, чтобы они не впали в грех». Годы шли, а ярость оставалась. И почему только меня так задевали эти молитвы? Наверное, потому, что мое собственное сердце переполнено ненавистью; ведь известно, что в этой жизни мы больше всего не любим самых похожих на нас людей. Я прошагал через жизнь с тяжким грузом ненависти в груди, похожим на оставшийся от разрушенного здания бетонный блок с торчащими из него ржавыми искореженными прутьями. Наверное, мне казалось, что сам я не заслуживаю молитв. И уже больше десяти лет прошло с тех пор, а в голове все крутились проклятия: «Жарьтесь в аду, черти драные! Нет такой боли, которой вы искупили бы содеянное. Хотел бы я еще раз встретить вас живыми, чтобы выпустить каждому кишки, растоптать, залить бензином и поджечь».

Я никогда не понимал тех, кто пытался найти что-то хорошее в Делбрукской трагедии. Стоило мне услышать слова: «Вы только подумайте, как она нас сплотила», – я бежал из комнаты или переключал канал. Жалкая, пустая мораль! Взгляните на мир: все так и снуют туда-сюда – машины, самолеты… Какая разница, что несколько человек собрались в кучку, нацепили на грудь ленточки и подержались за руки? На следующий год половина из них разъедется кто куда – и где тогда будет ваша мораль?

Под конец злость притупилась, я просто устал. Я дерзко взывал к Богу о знамении, но не получал ответа – и вот я стою над Йорго на берегу горной реки, занеся камень для убийства.

Я выронил камень из руки. Он ударился о булыжник, послал в воздух искрящиеся гранитные крошки и тут же затерялся среди тысяч подобных камней. Мне казалось, будто я повернул убийство вспять, создал жизнь из мертвого тела.

– Слабак! – прохрипел Йорго. – Кишка тонка меня убить.

Я взглянул на его искалеченную ногу: сломанная большеберцовая кость оттопыривала штанину.

– Может быть, Йорго, может быть. Только ты вроде не собираешься отсюда убегать. И неужели ты хочешь сказать, будто презираешь меня за то, что я тебя пощадил?

Он скривил губы в усмешке.

– Презираешь, значит?

Он плюнул в мою сторону.

– Надо уметь проигрывать. Дай-ка мне мобильник.

Он залез в карман пиджака, вытащил сотовый телефон, но едва я протянул руку, бросил его в воду.

– Где мы находимся? – спросил я.

Он отвернулся.

– Понятно. Значит, хочешь поиграть в шпионов. Очень кстати.

Я огляделся: вокруг сплошные камни.

– Знаешь, Йорго, мне ведь проще всего накидать сейчас поверх тебя кучу камней. Времени займет – не больше получаса, а пролежишь ты здесь до следующего половодья.

Видно было, что он меня понял. Я взобрался на берег, однако нигде не увидел ни малейших следов дороги, тропинки или людей. Хорошо, тогда нас вряд ли заметит случайный бегун или рыбак. Я прислушался: ни звука проезжающих машин.

Я вернулся к Йорго:

– Ничего я с тобой не буду делать. Не сейчас. Сейчас я уйду, а когда обнаружу телефон, то позвоню куда скажешь и сообщу, где ты находишься. И что твоя нога сломана.

Ни слова в ответ.

– Или же, – продолжал я, – я просто уйду. Так что смотри сам. Хочешь не упустить небольшой лучик надежды – говори номер.

Он все еще молчал. Я повернулся и пошел.

– Стой!

Йорго прокричал мне номер. Я отыскал ручку в кармане брюк и записал его на ладони. А затем пошел навстречу закату.

С последними лучами солнца я выбрался на поле, где паслось несколько коров, перемахнул через проволочную ограду, пересек пастбище и двинулся по мощеной дороге к видневшемуся вдали шоссе. Ночная летняя дымка впитывала в себя свет от дорожных фонарей и автомобильных фар, отбрасывая его в небо не хуже, чем в лас-вегасском «Стрипе». Деревенские домики были построены в канадском стиле. «Значит, я в Канаде, – решил я. – Шоссе должно быть Трансканадской магистралью, а если судить по едва просматривавшимся в ночном небе очертаниям гор, я нахожусь в долине Фрейзер. Может, недалеко от нашей семейной фермы».

Как многие горожане, я легко пугаюсь на природе. Отзвуки собственных шагов создавали впечатление, будто кто-то идет по пятам. Я оглядывал пустые поля, темные сараи и брошенные машины. Воздух пах навозом, и стало любопытно, увижу ли я, как блуждающие огни танцуют вдоль дороги. Когда-то бабушка сетовала на то, что угораздило их поселиться там, где чернокнижники воруют инструменты, уводят скот и оставляют трупы в озерах, ручейках и канавах Агасси. Здесь никогда не раскрывают преступлений, здесь их только совершают. Воображение нарисовало будущие заголовки газет: «Останки неизвестного мужчины прибило к берегу в дельте Фрейзера», «Девочки находят человеческий скелет», «Безутешная русская женщина просит местных жителей найти ее единственного сына».