Михаил Полюга - Альпийский синдром

– Оно не зарегистрировано, – предупредил меня Гринишин. – Но это не проблема. У меня оно столько лет, охотился – и ничего… В крайнем случае, что-нибудь придумаете: например, нашли у деда на чердаке…

«А еще прокурор! – подумал тогда я. – Авантюрист какой-то».

Но в милиции не придирались: проверили по учету – не числилось ни за кем такого ружья, ни в какой темной истории не засветилось – и записали одностволку на меня.

– Пользуйтесь, Николаевич! – сказал старший лейтенант Нетудыхата, когда выпивали по поводу регистрации, и не удержался, подкузьмил: – Еще чего найдете на чердаке – пулемет или такую-сякую бяку, – мы и ее оформим, палите себе на здоровье.

И я стал палить. «У-у-ух!» – разносилось эхо, и утка валилась, еще утка и еще. При этом приклад был расколот, цевье болталось, в стволе намечались каверны, мушка и вовсе отсутствовала. Но ружье ухало, эхо раскатывалось и множилось, утки валились на воду, в прибрежную осоку. Охотничье счастье, древний неистребимый инстинкт на убийство, черт с рогами – «у-у-ух!..»

Потом я перебрался в Приозерск, приобрел вертикалку, а одностволку презентовал Игорьку – и с охотничьей удачей было покончено.

Тут в метре от меня раздался громкий плеск, сверкнуло серебро чешуи, – и я отпрянул от неожиданности, ноги ушли в ил, вода плеснула через верх химзащиты и влагой охолодила мне грудь.

– Чтоб тебя! – выругался я, нащупывая ногами, где повыше.

Солнце уже поднялось над противоположным высоким берегом, клочья тумана опали, ушли в воду, и вода искрилась в лучах серебристым слепящим светом. И там, у противоположного берега, и в стороне от моего ненадежного укрытия, у камышовых зарослей, плескались и ныряли несколько коричнево-сизых и черных уточек. Где-то за изгибом ставка грохнул выстрел, еще один, но проклятые птицы и не думали пугаться – плескались и ныряли, как будто смерть от раскаленной дроби была не про них. А надо мной и рядом со мной, на расстоянии выстрела, ни одна не пролетала, словно кто пошептал над этим проклятым, гиблым местом и навсегда отвадил дичь, отогнал.

Тут я наконец почувствовал, как устал, как обрыдло все вокруг – вода, обжимавшая химзащиту, упорно сдавливающая плотной массой, вязкая тина под ногами, гнилостный запах меж стеблями камыша. Вдруг стало неуютно и жутко, и захотелось немедля туда, на сушу, к Даше, горячему кофе и теплому одеялу, к сухой, горько пахнущей траве. Знаменитое «Полцарства за коня!» перефразировалось в мозгу на полцарства за твердую землю под ногами!

Я задвигался, переступая с ноги на ногу, снова зачерпнул воды, злобно, в полный голос выругал Костюка:

– Скотина! Черт неумытый!

В ту же секунду, как по волшебству, раздался трескучий звук моторки, и лодка показалась из-за камышового изгиба ставка.

– Эй, сюда! – замахал я рукой, испытывая огромное облегчение оттого, что мучениям пришел конец.

Костюк ответно помахал мне, затем поднял за крыло и показал убитого селезня. «О-го-го!» – донесся до меня торжествующий крик, и в следующую секунду моторка протарахтела мимо и понеслась к селу.

Неприятное предчувствие охватило меня. Сколько еще стоять, смогу ли выдержать или?.. И не поплывешь в этой гребаной резине – наберется водой и утопит, как пить дать утопит! А если пойти небольшими шажками, пробуя, нащупывая ногами дно? Берег в каких-то тридцати метрах, берег пологий – и дно тоже должно быть пологим.

– Скотина! Черт неумытый! И я идиот, и я идиот!..

И я двинулся к берегу – как и задумал: не торопясь, нащупывая ногами почву. Вода тотчас поднялась и встала у груди. Потом я зачерпнул воду, еще раз зачерпнул. Потом дно ушло, вода хлынула через край, потекла по груди и спине к ногам – и химзащита стала тяжелой, почти неподъемной. Тогда я из последних сил рванулся, дно снова выровнялось, и, едва переставляя ноги, я повлекся к близкому берегу и там, на отмели, рухнул на колени. Патронташ и ружье болтались на шее, ударяли по груди, а я стоял на коленях, смотрел на клочки травы на близком берегу и думал, что, когда выползу, повалюсь на эти жалкие клочки и повернусь лицом к небу. Вот только соберусь с силами и поползу…

Позже, придя в себя и немного отдышавшись, я понял, что мог бы и не выбраться из этой передряги. Еще бы полведра воды за отворот химзащиты, – и меня искали бы водолазы. Расплата настигла бы охотника, прежде чем он успел об этом подумать. А ведь все на первый взгляд выглядело так невинно и благолепно – тихая вода, голубое небо, перистые облака, убаюкивающий шепот прибрежного камыша. Смерть, где твое жало? А жало – вот оно, у самого берега, в спокойной заводи, на небольшой глубине!