Алексей Свешников - Кошка с Собакой 2 [litres]

Надо сказать, что коньки подверглись заметному техническому прогрессу с тех пор, как я примерял их последний раз… Я зашнуровался и, только встав на лезвия, понял, что что-то не так… Мало, видать, я в детстве шайбу гонял…

Но вполне сносно доковыляв до бортика я осторожно шагнул на искрящийся лёд.

И тут же звезданулся…

Звезданулся так, что заискрило почище, чем в распределительном щитке вагона метро, если в него метнуть топор канадского лесоруба, вымоченный перед этим в электролите. Подруга даже выйти на лёд не успела…

Разбив себе всю рожу в кровавый бифштекс, я кое-как сел на пятую точку и прямо на льду стал расшнуровывать эти чертовы коньки.

– Конёчки… – пузырил я кровавыми выбросами, как загарпуненный кит.

Из этой истории я вынес одно простое правило – если хочешь понтануться, сначала потренируйся в укромном месте.

Да, и ещё… Шрамы девушки любят…

– О чём задумался? – Собака незаметно подошла и села рядом.

– Да так… О жизни, о детстве…

– Ты чего это? Такие мысли опасны и ведут к кризису среднего возраста, или, если миновать его не получается, к прогрессирующему суицидальному синдрому.

– Так-то зачем? Я что, по-твоему, похож на этих, которые по малейшему поводу распускают нюни и жалуются на жизнь?

– То-то и оно, что нет, но это и опаснее всего! Ты подвластный эмоциям персонаж. Крайне подвластный! А значит, что под воздействие таких вот мыслей можешь принять решение мгновенно.

– Какое решение?

– Опасное для жизни, – уклончиво ответила Собака.

– То есть, думаешь, могу сигануть с моста?

– С моста вряд ли. Ты высоты боишься и плаваешь плохо.

– Я вообще никак не плаваю. Предпочитаю тонуть. Сама знаешь, что плавает…

– Не жонглируй словами, ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду.

– Что у нас тут? – это уже Кошка подтянулась на жареное.

– Учат меня… – буркнул я.

– Чему?

– Да в основном прописным истинам, то бишь хуйне…

– Хуй-не… – медленно произнесла Кошка по складам и зевнула.

– Коньки! – вдруг осенило меня.

– Что, коньки? – Собака с Кошкой переглянулись. – Отбрасывать собрался?

– Я Вовану коньки подарю!

Я просиял. Эта идея показалась мне столь блестящей, что я даже не обратил внимания на шутки-прибаутки.

– Чтобы он отбросил? Нуты брат даёшь… – хохотнула Кошка.

Собака как всегда практично уточнила:

– А если у него есть?

– У него? Откуда? Он с роду не катался!

– То есть я правильно понимаю, что взрослому мужику, которому уже под полтос и у которого реакция Вассермана на коньки отрицательная, ты, хочешь эти самые коньки подарить, чтобы он, взрослый мужик, солидный, упакованный, как парашют, на глазах у всего честного люда бился как рыба об лёд…

– Возможно головой… – вставила Кошка.

– Причём твоей, – закончила Собака.

Я приуныл. Такая блестящая идея разбилась об их вечный четвероногий цинизм. Разбилась вдребезги, ибо они, к сожалению, были правы. Какой, в пизду, Вован – фигурист? Ещё и правду упадёт неловко, и буду я ему в больничку яблоки носить…

Я кивнул:

– Согласен… Плохая идея… И это значит… – я замолчал.

Значит это только то, что третьей встречи с Таней мне не избежать. А значит, опять придётся смотреть искоса и не допускать вольностей ни в мыслях, ни в действиях.

– Что не так? – Кошка навострила уши.

– Всё не так! – я встал, чтобы как-то выйти из этого словесного клинча.

И вовремя – телефон призывно запиликал. Я посмотрел на экран. Таня…

– Таня… Таня… Пизда тебе, Нафаня… – почему-то срифмовал я.

– Пойдёшь, значит? – спросила Собака.

– Пойду, – ответил я.

– Ради Вована? – подъебнула Кошка.

– Ради Вована…

– Дружба – страшная сила, ничего не скажешь… Когда договорились?

– Завтра поеду в её магазин, к семи.

– Будешь, тогда, ксемит.

– А если опоздаю?

– Будешь антиксемит.

– Попрошу без политики, или что это, не знаю, как назвать… Пришёл, увидел, подарил! Заеду, посмотрю и уеду. Просто заеду, посмотрю, что да как…

– А то ты, блядь, не знаешь, что да как?

Я помолчал, посмотрел в потолок, в окно:

– А вдруг обойдётся?

Ох уж это наше вечное «авось». Сколько раз уже обжигался, сколько давал себе клятв… Всё без толку. Всё, как вода в песок. Впрочем, не буду утомлять нытьём и докучими разговорами про особый путь интеллигентского меньшинства. Каждый из нас в этой жизни, положа руку на сердце, надеялся, что «пронесёт», что минует чаша сия.

Короче, загнался я на все извилины. Ночью снилась хуйня, как в «Большом Лебовском». Проснулся в пять и сижу, нихуя не понимаю.