Александр Бушков - Темнота в солнечный день

– Семеныч! – рявкнул Доцент. – Что ты с почтовыми отправлениями советских граждан обращаешься, как бухой боцман с лядью? Аккуратнее спускай, вдруг там хрусталя…

– Девку свою мацай аккуратнее, – огрызнулся Семеныч. – Хрусталя к пересылке запрещены…

Настроение у него, как и у других, было явно злое – принятый хмель выветривался, а посылок и бандеролей оставалось еще полмашины. Так что грузали были прикованы к рабочему месту, в отличие от них, которым предстояло сейчас вырваться на городские просторы и выбирать любую сторону света по собственному усмотрению – ну, с учетом маршрута.

Они принялись неторопливо застегивать шлемы, повесив сумки на рули «сто шестых».

– Комиссар прется… – тихонько сообщил Сенека. – Точно говорю, Митька, сейчас опять пристанет, как банный лист к жопе…

– Вот и я так думаю, – сказал Доцент.

Подошел комсорг Батылего, как всегда, в костюмчике, при галстуке, папочке и комсомольском значке с украшением в виде золотого листочка по торцу флага и золоченой же плашкой внизу, на которой было написано «ЛЕНИНСКИЙ ЗАЧЕТ» (что-то это у них означало, но Доцент с Сенькой, как люди беспартийные, такой херней не интересовались). Как и подобает комсомольскому вожаку, демократично поздоровался со всеми за руку и – накаркал Сенька! – с ходу начал:

– Митя, Коля, в десятый раз спрашиваю… Вы в комсомол вступать собираетесь? Оба на хорошем счету, не считая отдельных мелких нарушений трудовой дисциплины, прогулов за вами вообще не числится, политически грамотные. Митя, я сам на прошлой неделе видел, как ты в киоске газету английских коммунистов «Морнинг стар» покупал…

Митя старательно сделал благонамеренно-задумчивое лицо. Не рассказывать же было комиссару, для чего он «Утреннюю звезду» покупал. А покупал оттого, что в крохотной заметочке на первой странице увидел знакомую фамилию – Беленко. Того самого, про которого вражий «Голос Америки» недавно клеветал, что он угнал в Японию новейший советский истребитель. Черт его знает, как там обстояло на самом деле, вражьи голоса и соврать могут, а проверить нигде не проверишь – советские газеты и телевидение об этом молчали, как партизанка на допросе. Англичане это подтвердили – да, Беленко, да, новейший истребитель «МиГ-25», да, попросил в Японии политического убежища. Если подумать, получалось интересно и непонятно. Советские газеты молчат, а английским коммунистам о таком печальном факте писать можно. Поневоле вспоминается любимый роман Стругацких: «Доктору, значит, можно закладывать, а отцу Кабани, выходит, вредно. Нехорошо получается». А самое главное – английскую газету продают в киоске, расположенном через дорогу (если наискосок) от обкома партии. По недосмотру? Не бывает таких недосмотров. Скорее всего оттого, что знающих английский в Аюкане – с гулькин нос. Тот, кто прочитает (как сейчас Доцент, напрягши память о школьном английском), трепать все равно не пойдет…

– Нужно же знать, чем английские трудящиеся живут, – подал Митя плечами.

– Вот я и говорю! – с большим энтузиазмом воскликнул комсорг. – Политически грамотные ребята, а не в комсомоле. Подумайте еще раз. Да хорошенько. Шестидесятилетие Великого Октября на носу…

– Револьт Кириллович, – сказал Сенька с хорошо скрытой вкрадчивостью. – А это политически грамотно – про Великий Октябрь говорить, что он «на носу»?

У комсорга стало такое лицо, словно он полез под юбку симпатичной чувихе где-то в уютном уединении и вдруг качественно получил в ухо мозолистой рукой пролетария, которому там вроде и взяться было неоткуда.

– А? Ну да… Это я, Коля, оговорился нечаянно. Великий Октябрь скоро наступит – так будет правильно. А вы всё не комсомольцы.

– А мы достойны, Револьт Кириллович? – с видом крайнего простодушия осведомился Доцент. – Нам и выпивать случается, и с девочками бывало всяко…

Комсорг машинально оглянулся и уверенно сказал:

– Но на людях, особенно в трудовом коллективе, вы ни в чем таком не замечены. Значит, меру знаете.

«Меру знает душа, – мысленно прокомментировал Митя. – А душа у нас широкая, как ворота в Кремле…»

Но вслух, разумеется, ничего не сказал – как и остальные. Комсорга Батылего здесь тихо презирали не только они, но и работяги гораздо старше. Был он бездельник, и был он патологический бездельник. По должности даже не комсорг, а освобожденный секретарь комсомольской организации – конторка достаточно крупная, ей именно такой и полагается. Который зарплату получает исключительно за секретарство. И добро бы хоть что-то делал – ну, скажем, собирал комсомольцев и идейно вдохновлял на новые трудовые подвиги в ответ на исторические решения очередного съезда КПСС. Можно было бы не только поржать про себя, но и на ножки Наташеньки Корнеевой полюбоваться – она на профсоюзных собраниях всегда садится у прохода и кладет ногу на ногу, так, что от мини-юбки остается один намёк. И в комсомоле состоит, но ввиду своего инженерского диплома сидит в конторе на третьем этаже и с пролетариями вроде них не пересекается, а когда пересекается, в упор не видит, стервочка.