Михай Фёльдеш - Приказ

Метзгер вновь приблизился к фотографии обнаженной Эрики, бросил на нее беглый взгляд и стал спиной к Марошффи, продолжая говорить уже бесцветным голосом:

— Вы должны понести наказание за свое поведение вовсе не потому, что господин Новак зафиксировал на бумаге все ваши разглагольствования. Все это он мог обнаружить, причем в еще более откровенной, разнузданной форме, даже в различных газетах. Короче говоря, господин Новак не оригинален, во всяком случае, он просто неэтично вел себя. А вот вам, господин капитан, придется отвечать за содеянное, потому что вы офицер, и притом офицер генерального штаба. Если бы вы болтали значительно меньше и о менее существенных вещах, даже и тогда у вас не было бы иного выхода, кроме…

Метзгер, видимо, больше уже не мог противиться притягательной силе прекрасной обнаженной женщины, он взял в руки фотокарточку в золоченой рамке и повернулся к Марошффи.

— Кто эта красотка? — поинтересовался он. — Обычно подобные экзотические цветы распускаются на востоке.

Марошффи поспешно ответил:

— Это моя жена.

Майор мгновенно поставил фотографию на место: он прекрасно знал, как должен поступить офицер в подобном случае, и поэтому недвусмысленным жестом дал понять, что просит извинения. Наступила неловкая пауза, а затем тишину нарушил Альбин Марошффи:

— Господин майор, мне бы хотелось знать, не сам ли гер Новак выболтал вам все это?

Метзгер ответил торопливо, делая упор на отрицание:

— Нет и еще раз нет! Все это мы узнали из совершенно иных источников. Однако если Людендорф не брезгует подобными методами, то нам тоже глупо отставать от него… — Он немного помолчал, а затем продолжал, но несколько иным тоном: — А теперь вот я вынужден оставить здесь, на вашем столе, эту «памятку» в интересах скорейшего решения проблемы, вы ведь понимаете… Однако у вас оказалась весьма влиятельная покровительница, прекрасная венка, она вмешалась и… Только не пытайтесь разгадать эту тайну или выяснить обстоятельства дела. Суть состоит в следующем: вам надлежит всего-навсего отправиться на фронт, следуя к тому же по строго определенному маршруту. Согласитесь, что ваш ангел-хранитель заслуживает вечной благодарности…

Марошффи уже почти не слушал майора, но все-таки уловил в его голосе завистливые нотки.

— В общей сложности у вас остается два часа на сборы! — сформулировал майор свой приказ. — Через два часа сюда прибудет поручик Шилз, ваш сопровождающий. Советую вам взять с собой в дорогу только самое необходимое. Прошу вас также не прощаться даже с фрау Родерих. Вы должны покинуть свое жилище как можно незаметнее. — В голосе майора прозвучала некоторая нерешительность, которую можно было принять за очень слабое и хорошо завуалированное сочувствие: — К сожалению, вы лишаетесь права написать об отъезде даже своей супруге. Это категорически запрещено. Более того, вы обязаны воздержаться от переписки с домом до самого конца войны! Вы должны дать мне слово офицера! До самого конца войны, вы меня поняли, не так ли?!

Марошффи, разумеется, понял, что до конца войны или до того момента, когда для него лично война закончится, он не сможет написать даже коротенькой открыточки, и кивнул.

Метзгер вытянулся и, слегка наклонив голову, удалился.

Марошффи даже не проводил его до дверей — майор больше не интересовал капитана. Альбин испытывал страшную слабость, холодный липкий пот покрыл его тело.

Капитан раскрыл окно, вдохнул полной грудью свежий воздух и неподвижно замер, уставившись на залитый солнечным светом зимний пейзаж. Однако сейчас он показался Марошффи необыкновенно серым и бесцветным. На ум ему стали приходить совершенно непонятные вещи. Например, он ни с того ни с сего вспомнил старого доктора Лингауэра, который по утрам обычно навещал своих больных. В левой руке доктор непременно держал саквояж, а в правой — зонтик. Из кармана его пиджака торчал свежий номер газеты «Пештер Ллойд». Свои седые усы и козлиную бородку доктор содержал в идеальном порядке, хотя пил много черного кофе и выкуривал огромное количество сигар. Пожилые пациентки величали доктора Старым Джентльменом. Все считали его превосходным образцом моральной и религиозной чистоты, хотя он в силу своего либерализма довольно частенько отсутствовал на проповедях в церкви.

Затем капитану Марошффи почему-то вспомнился портье из дома старик Тауса, потом — их прачка по имени Анна Шнебель, жившая в Табани. Вот перед мысленным взором Альбина появился старик фонарщик, ковыляющий по проспекту Кристины, извозчики на фиакрах на стоянке за собором и некий кондуктор омнибуса, чья борода, усы и посадка головы были абсолютной копией императора Франца-Иосифа.