Михай Фёльдеш - Приказ

— Господин капитан, в последние дни вы очень много времени проводите в обществе журналиста из Берлина, некоего Новака, не так ли?

Марошффи кивнул в подтверждение его слов.

— А знаете ли вы о том, что он принадлежит к числу осведомителей Людендорфа? — продолжал капитан. — Если знаете, то почему в такой недопустимо откровенной форме посвящали его в наши дела? В частности, вы рассказывали и о том времени, когда мы располагались в стенах Техена, поблизости от замка Плесс, где находилась в ту пору резиденция Гинденбурга. «Тогда, — разглагольствовали вы перед господином Новаком, — военные машины двух воюющих держав работали синхронно и слаженно, но с той поры, как мы по желанию короля Карла перебрались в Баден, оказались слишком близко к водовороту событий при дворе кайзера. — Я правильно воспроизвел ваши слова? — К сожалению, германский генеральный штаб тоже передислоцировался в Крейцнах, и с тех пор наши шефы теряют драгоценное время на дорогу, когда хотят встретиться друг с другом. Вдобавок ко всему, — продолжали вы, обращаясь к господину Новаку, — все у нас теперь идет прахом. В Техене царит монастырский порядок, потому что того требует сам Конрад, и на решения генерального штаба не могут повлиять никакие силы извне. Там, — утверждали вы в этом же разговоре с Новаком, — мы еще могли противостоять влиянию всяких штатских профанов. Даже министры и те с трудом могли проникнуть туда. Офицеры там очень редко получали увольнительные, из рабочих кабинетов не просачивались никакие сведения, а что касается юбок, так там их совсем не было видно, так как женщин туда пускали очень и очень редко. И все это заслуга Конрада. Подобный порядок существовал и в Инсбруке, когда командиром корпуса был фон Хетзиндорф. Теперь же, — жаловались вы внимательно слушавшему вас господину Новаку, — все переменилось. Карл со своими богемными привычками и прожигатель жизни Арц превратили Баден в самый настоящий публичный дом. Если бы старый кайзер был жив, он не узнал бы свой генеральный штаб. Карла же, что ни день, беспокоят из Вены то герцогини-кокетки, то любвеобильные девы, то фаворитки из свиты. Здесь же каждый адъютант имеет при себе любовницу, здесь происходит постоянная утечка секретной информации, здесь плетутся всевозможные интриги. Словом, неразбериха, — так вы говорили, — не имеет теперь предела». — Тут Метзгер для усиления эффекта сказанных им слов сделал неожиданную паузу, а потом резко, словно удар хлыста, прозвучал его выкрик: — Прошу вас, отвечайте! Говорили ли вы все это господину Новаку?

У Марошффи даже закружилась голова от предчувствия серьезной беды. И он подавленно произнес:

— Возможно.

Майор продолжал довольно вяло, как человек, выполнивший свое самое главное дело:

— Возможно? Я надеюсь, что вы признаете сам факт, а свои объяснения оставьте при себе. Мы знаем все…

В этот момент в комнату вошел Антон, отлично вышколенный денщик. Ловко удерживая поднос на левой руке, он осторожно снял с него и поставил на столик бутылку коньяку и рюмки, положил сигары, сигареты, спички. Потом он заглянул в печь и подбросил в огонь несколько поленьев.

Марошффи наполнил рюмки, но, почувствовав запах спиртного, едва справился с острым позывом на рвоту. К счастью для него, гость отказался выпить.

Майор дождался ухода Антона и только после этого вновь заговорил:

— Скажите, Марошффи, почему вы так восторженно поклоняетесь Конраду? Или на самом деле считаете его идеальным полководцем, который заранее предвидел роковое решение итальянцев? По-вашему, Конрад имел полное право клясть бездарных господ во дворце в стиле барокко, который Мария-Терезия подарила Кауницу и в котором светский лев Меттерних вынашивал свои генеральные замыслы? С чего вы все это взяли? Разве можно ставить Конрада в один ряд с гениальным Клаузевицем? А вы делали это. Вы восторженно отзывались о его записках 1871 года, вы пели дифирамбы «прекрасной рекогносцировке», проведенной им на театре военных действий во время русско-турецкой войны, под Плевной и на Шипке. Действительно, он сумел собрать важные, имеющие стратегическое значение данные о Герцеговине, Далмации и Боснии, но разве другие не занимались тем же самым? Ведь Хетзиндорф лично побывал в Румынии, Болгарии и в окрестностях Золотого мыса. В его памяти прекрасно запечатлелся рельеф местности под Люблином, Варшавой и Ивангородом. Он собрал сведения о строительстве русскими шоссейных дорог, о состоянии их укрепленных районов, крепостей, проанализировал возможности мобилизации царской армии. Все хорошо знают, что он несколько месяцев провел в Сибири под именем помещика Гордона. Ну а Арц? Разве он не занимался тем же самым? Разве он не изучал состояние и возможности сторон на австро-итальянском театре военных действий с такой же точно скрупулезностью? Но вы-то, господин капитан, считаете, что только Конрада с удовольствием видели во дворце Бельведер на закрытых совещаниях у Франца-Фердинанда и в Шенбрунне на приеме у старого кайзера. Тогда позвольте задать вам еще один вопрос, уже не имеющий, правда, принципиального значения. Почему вы считаете карьеристом генерала Йожефа Метзгера, который, по-вашему мнению, метит на место Арца? Ведь вы, кажется, утверждали нечто подобное?