Валерий Шелегов - Вдовы

Убирали коноплю, когда начинала поспевать лесная земляника. Жёлтенький, тонкий и долгий стебелёк без семени звался бранкой. Бранку эту от конопляного стебля обрывали, вязали в снопы, и до первого снега снопы с бранкой проветривались стоймя.

В августе конопля созревала, её тоже убирали серпом. Обмолачивали семя, толкли из него масло. Стебель конопляный обрабатывался одинаково с бранкой, из волокон его ткали мешковину.

Технология изготовления из конопляных стеблей ткани — секрет, передавался детям в семьях. Хитрости свои. Обязательно на Покров, и обязательно первый снег таяли в чанах, вода колодезная и речная для такого дела не годилась. Снопы из бранки и стеблей рассыпали и заминали в чаны со снеговой водой. Квасили две недели, отбеливали. После чего вынимали и «сажали снопы в горячую баню». После бани мяли костру на деревянных мялках. Чесали деревянными гребнями. Из грубых волокон конопляного стебля ткали на кроснах мешковину; из грубой бранки получалась ткань для шабуров; тоньше волоса начёска из бранки шла на прялку для полотенец и исподних женских поддёвок. Вышивала цветными нитками шабуры и полотенчики из бранки Дарья Митрофановна — глаз было не оторвать.

Павел учился в художественном училище, забирал её изделия в город. В «лихие девяностые», когда всё рушилось, а деньги цены не имели, изделия матери Павел продавал через знакомых художников иностранцам за доллары, японскую валюту. В немалой степени дар Божий матери и её изделия помогли Павлу и выучиться, и стать на ноги, когда человеческая жизнь перестала стоить и копейку. А шабуры ценились. Отец купил старый трактор «Беларусь», подвеску с плугом для пахоты, сенокосилку. За горло взяло лихое время людей. Не пропадать же даром, на «голую» пенсию. Таёжники — народ бывалый. От тайги кормились. Выжили. Сына выучили. Людьми остались. Не всё рублём измеряется.

Гость решил прогуляться по завечеревшему селу. Родным есть о чём поговорить без посторонних ушей.

Ушёл.

Мешок кедровых орехов Павел брать отказался. Дарья Митрофановна отсыпала ведро орешков в плотную наволочку и завязала концы узлами. Тем временем Пётр Еремеевич поднял из погреба и отнёс в багажник машины замороженную бруснику в картонном ящике, ведро рыбы солёной, угнездили с сыном задок кабана. Мать принесла мороженное в чашках кругами жирное молоко, упаковали в коробку от импортного цветного телевизора, который привёз в подарок родителям Павел. Старый «Рекорд» давно просился на двор. Успели поговорить без постороннего человека. О смерти Фимы так и не заикнулись старики. Ночь впереди, дорога дальняя за рулём сыну. Когда ещё дома будут!

Смеркалось. Вернулся из похода по селу гость. Шабур и полотенчики из конопляной бранки он купил, не поскупился, деньги Дарья тут же сыну и отдала. Гость поездкой доволен. Гостеприимство требовало и гостя без деревенских гостинцев не отпускать. Пётр Еремеевич выделил гостю и ореха кедрового, и мороженой брусники, и добрый пласт домашнего солёного сала.

Долгие проводы — долгие слёзы. Раз надо, поезжайте. Уехали. Подозрительной показалось весёлость в госте после прихода его из села.

«Пронька, сукин сын! Неужели продал?..» Пётр Еремеевич направился к Фиминому двору в край тёмной улицы.

Замок на сенцах и гвоздём открывается. Был Пронька! Замок в пробое на раздвинутой дужке. Дверь в избу, забитую Петром Еремеевичем парой гвоздей, Пронька взломил топором. В избе Пётр Еремеевич запалил спичку. В горнице в красном углу на месте иконы просторно. «Ушла Богородица из села.»

В обед последнего дня старого года всё население Притаёжного села собралось у заколоченного бесхозного магазина. Традиция такая появилась с началом «третьей мировой войны» — так обозначил перестройку Пронька Вертолёт. В те годы он и прозвище своё «Вертолёт» получил за своё «летание» по селу с новостями. Верка стала «Автолавкой» — она первой начала возить спирт из Канска и продавать односельчанам. Потом этот промысел перешёл к Катьке Прибылихе. Жила баба в Красноярске всю жизнь в общежитии, работала на заводе. Получила пенсию и уехала в глушь, чтобы в городе окончательно не спиться. В деревне хоть молоко беда и выручка для пьяниц. Все болезни молоко коровье лечит. Оттого и трудно всегда было крестьянина споить. Домов пустых — всё село. Разъехались люди, вымерли. Выбирай дом и живи. Катька обжила небольшой домик, курей в стайке держала, поросёночка стала ежегодно выращивать; молоко купить в деревне не проблема, пока хоть в одном дворе корова останется. Так все и жили-выживали. Оставленные на самих себя властями и детьми. Доживали век при огородах и молоке, на скудные пенсии. А на дворе уже вовсю шагало третье тысячелетие.