Михаил Захарин - Приговоренный к пожизненному. Книга, написанная шариковой ручкой

— Ты пороться, что ли, хочешь, дырка?! — кричал Матиюнос на обиженного.

Пацаненок этот помотал головой, мол, нет. Подскочил Рыба:

— Ах, ты не хочешь? — Удар по лицу, унизительные оскорбления. И тот уже согласно закивал головой:

— Да, хочу.

Не было никакой необходимости избивать его, проявляя неоправданную жестокость. Его избивали и в целом издевались над ним не из-за плохо постиранного костюма, нет. Эта демонстрация насилия была проделана для меня как показательная угроза. Есть такой способ воздействия у «разработчиков» на потенциальную жертву, мера запугивания и устрашения — избивать и насиловать кого-то на глазах у человека, которому предназначен этот посыл. Он против воли проецирует весь этот ужас на себя, понимая, что то же самое может случиться и с ним. И козлы недвусмысленно дают понять это. На это и расчет. Согласитесь, когда на ваших глазах двое-трое ублюдков избивают слабого человека, а потом трахают его в зад за какую-то «провинность», это, мягко говоря, не оставляет равнодушным. Эта жестокость, хоть и опосредованная, имеет очень сильное психологическое влияние на человека в закрытом помещении, особенно на того, кто находится в разработке. Мне не угрожали прямо. Мне молча продемонстрировали, зная, что это действует. Мне было жаль этого паренька, конечно, но я ничем не мог ему помочь.

Открылась кормушка, к ней подошел Рыба, еще пьяненький, веселый, но уже желающий догнаться. Они о чем-то с кем-то начали шептаться, потом их разговор стал общим достоянием камеры и свелся к обмену колкостями и шуточками. Рыба бахвалился, выворачиваясь наизнанку перед собеседником-опером. И чтобы показать, как его боятся в камере, он подозвал обиженного и как бы в шутку, смеясь, спросил: «Ты боишься гражданина начальника?» Тот кивнул. «Покажи, как ты боишься, как тебе страшно, ну». И тогда обиженный изобразил мелкую дрожь всем телом, скорчив жалостно-испуганное лицо. Он смотрел в пол и трясся, поджав под себя «лапки», как напуганный зайчик из советского мультфильма. Рыба и Седых взорвались идиотским смехом. Это было бы действительно смешно, если бы не было так омерзительно. Смеяться над унижением слабого, никчемного человечка казалось мне низким, отвратительным занятием.

Я молча наблюдал за этими ублюдками со своей шконки. Такие, как они, только и умеют, что унижать слабого и избивать одного толпой. Это трусливые недолюди, которые привыкли самоутверждаться за счет чужого горя. Такие твари всегда плохо кончают.

Опер зыркал в мою сторону, явно чего-то хотел. Так и было. Через несколько минут он выдернул меня из камеры. Прямо в коридор. Не в кабинет, нет. И прямо в коридоре завел двусмысленную беседу с экивоками, полунамеками, завуалированными угрозами. Его речь была бессвязна и непоследовательна, я никак не мог ухватить ее смысл, цель, как будто он предлагал мне разгадывать его «высокоинтеллектуальные» ребусы. Он не был агрессивен, но и не был расположен к доброте. Он был мне непонятен, и это настораживало еще больше. Закуривая, предложил мне. Предлагал мне «думать», «принимать решение», «пока не поздно». Мои прямые четкие вопросы увязали в бессмысленном и мутном болоте его слов. Он показал мне на амбарный замок, висящий на двери, и сказал: «Если что-то произойдет в этой камере, тебе никто не поможет. Дежурная тебя не выведет. Ключ от замка только у меня. Задумайся об этом». Полез рукой в карман и показал ключ. «Думай».

Когда он закончил говорить и затушил сигарету, меня вернули обратно в камеру. Дверь захлопнулась, и я услышал, как навесили дополнительный замок.

Пять рыл смотрели на меня. Светила тусклая лампочка. Играл, нет, не играл, а хрипел паршивый шансон. Было накурено. Чувство физической безвыходности, захлопнувшейся ловушки охватило меня.

А потом ситуация вышла из-под контроля. Контроль над своими действиями потеряли Матиюнос и Рыба. Контроль над ними потерял оперативник, мать его, Седых. Мне эта «потеря контроля» чуть не стоила жизни!

Все развернулось быстро и неожиданно. Рыба еще раз вышел к Седому, чтобы выпросить водки. Им хотелось догнаться, а Седому нужно было выполнение «задания»: сломать меня физически, опустить (я позже узнал, что такую задачу ставил Иркутск). Вернувшись с пустыми руками, он сел возле меня и заговорил, обращаясь одновременно и ко мне, и к Матиюносу, и чтобы слышали все. Заговорил полушутливо и как бы не всерьез: «Да, сука, Седой не дает больше водки. Говорит, Захарина избейте, тогда дам, — и пьяненько так усмехнулся собственной шутке. — Кхе-кхе». Остальные подхватили. Я не заметил, как в бровь прилетел его локоть. Это было совершенно неожиданно, исподтишка. Лопнула кожа, по лицу хлынула кровь. Доли секунды — и в голову мне летит колено Матиюноса, который сидел напротив. Удар был такой силы, что меня опрокинуло назад, и я на секунду потерял все ориентиры. Поплыло в глазах, помутилось сознание, моментально оплыл глаз. Меня окружили эти твари, и дальше началось беспорядочное избиение. Один встал возле двери, двое били, еще двое подстраховывали, особо не вмешиваясь, но помогая. В мою голову и корпус прицельно летели серии ударов руками, ногами, коленями. Я закрывался, уворачивался, пытаясь подняться и как-то защитить себя. Не получалось. Противостоять одновременно четверым я не мог. Хрустнул нос от сильного удара коленом в лицо, почувствовал привкус железа в носоглотке, потекла кровь. Хрустнуло и зазвенело ухо. Треснуло ребро (а может, и не одно). Трещали кости, натягивались сухожилия, глухо хрустели хрящи, лопались сосуды глаз от напряжения. Кровь сочилась, текла, хлюпала, вытекала наружу, марая все вокруг, обозначая место насилия и боли. Меня душили чьим-то розовым полотенцем, кидали на пол, пинали ногами, поднимали, делали вид, что прекратили избиение, говорили: «Расслабься, убери руки, не бойся», — и снова подло били в открытое лицо. В один из таких моментов Рыба ткнул мне пальцем в открытый глаз. Удар-тычок был очень резким. Меня пробила адская боль!!! Я закричал. И вдруг почувствовал, что глазное яблоко ушло внутрь черепа! Глаз перестал видеть, из него потекла то ли жидкость, то ли кровь, я уже не различал. Я дико испугался от того, что только что лишился глаза. Это была не мнимость. Я чувствовал, что глаза больше нет! Но это их не остановило. Кто-то стал наносить удары по затылку. Я упал на пол, прикрывая голову руками, и тут один из них прыгнул на меня со шконки, всем весом на спину. Хрустнуло, грудь взорвалась дикой болью!!! Я не мог даже набрать воздуха и вскрикнуть. Жутким воплем я кричал, но крик мой был обращен внутрь, и плакал я, но только слезы мои текли по внутренней стороне моего окровавленного лица. Наружу выходили лишь какие-то нечленораздельные стенания.