Михаил Захарин - Приговоренный к пожизненному. Книга, написанная шариковой ручкой

На следующий день Рыба и Алик тусовались по хате. Допотопный магнитофон хриплым голосом отрыгивал блатные песни, которые им так нравились. Громкость «музыки» не давала возможности их подслушать. Они вроде и не скрывают своей беседы, не шепчутся, но услышать предмет их разговора невозможно. Матиюнос крутил в руках чётки. Рыба — зажигалку. Часто курили. Заваривали чай. Мне было понятно, по обрывкам фраз и по мимике, что речь шла обо мне. Матиюнос в чем-то сомневался, а Рыба уверял его: «Да всё будет нормально, не ссы!» Я делал вид, что читаю книгу («Поющие в терновнике»). Иногда они обращались ко мне, что-нибудь спрашивали. Так я узнал, что вчерашний Бэтмен оказался «дырявый». Рыба настойчиво интересовался у меня, не чифирил ли я с ним из одной кружки. Из этого я сделал вывод, что опера планировали таким образом скомпрометировать меня в глазах моих новых сокамерников, надеясь на мою неопытность. Ведь если бы я попил из одной кружки с «обиженным», то у них появился бы повод считать меня таким же, определив меня на низшую ступень преступной иерархии. Человек, попавший туда, находится под невыносимым давлением, лишается человеческого достоинства. Раздавленный морально человек — человек, лишенный основы. Он превращается в пластилин в руках следователя. Именно поэтому следствие стремится (когда это возможно) сломить морально, унизив человека окончательно, лишив его достоинства. Но со мной этот номер не прошел.

Чувствуя, что сокамерники замышляют что-то нехорошее, я решил не ждать, а рискнуть и взять ситуацию в свои руки, упредив опасность. Я отозвал их в сторону и сказал: «Короче, ребята! Я примерно представляю, зачем меня сюда привезли, поэтому давайте не будем ходить вокруг да около и предельно сократим правила „игры “, сэкономив время. Вы говорите, что вам надо и какую задачу вам поставили опера, а я помогу вам, у меня есть возможности, — нашвыривал я на себя пуху. — Мы вместе, исходя из ситуации, всё обставляем так, чтобы и вы не попали, и я не пострадал. И на выходе выигрывают обе стороны. Каков ваш интерес? Говорите. Я думаю, что мы здесь здравые люди и сможем договориться». Я заметил, как в их глазах блеснула жадная заинтересованность. (Единственно правильной в этой ситуации мне показалась возможность попробовать их чем-то заинтересовать, купить, привлечь внимание, чтобы выиграть время. Но для этого мне надо было узнать их слабости, их темные, низкие страстишки, которые тюрьма им мешает удовлетворить.)

Я говорю: «Мне не нужны проблемы, я здесь временный человек, но я понимаю, что вам поставили какую-то задачу относительно меня, так? Так зачем вам брать на себя лишний грех, после которого вас могут настигнуть последствия?» (Тут мою речь резко прервал Матиюнос: «Ты чё, нас пугаешь, что ли?! Да на мне этих „крестов “уже херова туча! Мне вообще пофиг!») «Поэтому, — продолжаю я, — если вас интересует обоюдно выигрышный расклад, то давайте разговаривать конструктивно, как разумные люди».

Первым клюнул Рыба:

— Героин можешь достать?

— Сколько? — не раздумывая, уточнил я.

— Грамм десять.

— Можно, но только вы сами будете его затягивать, — блефовал я, — но найти я могу.

Они заинтересовались. Посыпались другие шкурные предложения, варианты, пожелания. В глазах Рыбы я предстал неким джинном, способным исполнить его желания. Но все-таки мне показалось, что хитрый Рыба не до конца заглотил наживку. Казалось, что, разговаривая со мной о сокровенном героине, он обдумывает что-то свое. Хитрая падла, подумал я, но понадеялся, что их сумасшедшая любовь к наркотикам возьмет свое.

Я ошибался.

В доказательство своей готовности к «сотрудничеству» я дал им пятьсот рублей, спрятанные в моей сумке, о которых они уже знали. (Утечка могла произойти только из той камеры, из которой я приехал.) Мне показалось, что я потихоньку перетягиваю их на свою сторону.

Рыба стукнул в «робот». Открылась кормушка, он что-то шепнул дежурной. Через пять минут его вызвали к оперу.

Вернувшись через полчаса, он, потирая руки, сказал Матиюносу, что сейчас сюда притаранят водки. И действительно, через час принесли передачу. Две пол-литровых бутылки минеральной воды (в одной была водка), несколько пачек «Парламента» и «Примы», что-то еще по мелочи на пятьсот рублей. Они открыли бутылку, понюхали, с удовлетворенными лицами произнесли: «Она, родимая!» И засуетились, засуетились, как крысы перед жареным салом. Для проформы предложили мне. Я отказался, конечно. Они же, недолго думая, разлили, выпили, закурили. Выпили еще раз. И распахнулась душа зэка! И завели они толковище! И заиграла музыка погромче. И стало им весело и тепло на душе. И перестали давить стены. И срок предстоящий показался легкой прогулкой. Выпили, закусили и закурили вновь. И вроде все было неплохо, вроде бы «договорились», но водка скоро закончилась. Хмелёк их начал отпускать. Душа требовала продолжения банкета. А водки уже не было. Тут под руку Матиюносу попался обиженный, ему, видите ли, не понравилось, как тот постирал его спортивный костюм. Он ударил его по лицу, потом еще раз, обзывая его «дырявой Машкой». Обиженный упал, затрясся, захныкал, задрожал, потупив взгляд, и принял покорную позу раба, не смея взглянуть на «хозяина».