Малькольм Брэдбери - Обменные курсы

– Ну, она обставлена со вкусом, – говорит Принцип, – или, во всяком случае, я так старалась. И на какое-то время она полностью наша. Никто сюда не придет. Так что садись, включай проигрыватель, снимай ботинки. А я знаешь что сделаю? Пойду на кухню, сварю кофе и достану пирог. За этим ты пришел, и тебя надо обслужить.

Она удаляется на кухню, Петворт обходит маленькую, тесно заставленную комнату – столовую, кабинет и, очевидно, спальню, потому что под диванный валик подсунута ночная Рубашка.

– Что ты там высматриваешь? – кричит Принцип из кухни. – Надеюсь, не читаешь, что я написала? Это очень личное, пока не закончено. Ах да, конечно, ты же не знаешь нашего языка. Примерно через минутку я начну тебя учить.

– Столько книг, – говорит Петворт, разглядывая полки, гДе лежат рассыпанные тома с кириллическими названиями.

– Да, я каждый день их читаю и становлюсь немножечко больше человеком, – отвечает Принцип. – Пожалуйста, выгляни в окно. Кто-нибудь следит?

– Следит за квартирой? – спрашивает Петворт.

– Конечно. Разве ты не знаешь, что у многих людей это основная работа? Сидеть в машинах и следить за другими? А я – писательница, ненадежная, за мной часто следят. Фотографируют меня, составляют список моих друзей. Разумеется, это может ничего не значить. Или им это пригодится потом, когда меня решат не приглашать на официальные обеды и не знакомить с симпатичными иностранцами.

Петворт подходит к окну, перегибается через пишущую машинку, в которую вставлена страница с неведомыми словами. За тюлевой занавеской улица пуста, если не считать одной припаркованной машины.

– Только одна машина, – говорит он.

– Черная?

– Да.

– А внутри кто-нибудь есть?

– Не вижу.

– Ну, конечно. Знаешь, это состояние ума, когда за тобой следят. Мы хотим видеть нашу жизнь из себя, верно? А когда за тобой следят, ты видишь свою жизнь из чужих глаз. Уже не помнишь, по-прежнему ты внутри, или внутри уже стало снаружи. Становишься как актер или как эти девушки, которые показывают одежду, манекены?

– Манекенщицы, – говорит Петворт.

– Может быть, внутри всегда немножко иллюзия, ложный секрет. Но мы ведь любим секреты, правда? А потом, однажды, они останавливают тебя и ведут к себе. Не арестовывают, просто держат сутки и задают вопросы. Чтобы ты немного помог государству. Очень милые, предлагают выпить и закурить. А после открывают твое досье, и оно толстое, и в нем всё, записи и фотографии. Они знают больше тебя самого, помнят даже то, что ты и забыл. Они говорят, а ты возражаешь: «Это не я, я не такой и никогда там не был». А они отвечают: «Нет, это ты, правда ты, а всё остальное – иллюзия». Они пишут твою историю, плохой роман, и ты в нем навсегда. И вот что странно. Ты начинаешь соглашаться, потому что все сходится, потому что это твои фотографии, твой голос на пленке. Ты начинаешь признаваться, да, я такой, как хорошо вы меня знаете. И они правы, потому что в каждом из нас есть сомнения. Мы немножко стыдимся того, что живем. И они очень хорошо это знают. Быть – преступление, которое мы совершаем, и каждый в нем сознается. Как ты думаешь, ты бы тоже сознался?

– Да, – отвечает Петворт.

– Ну вот, кофе почти готов. Поставь какую-нибудь музыку. Видишь проигрыватель? Сумеешь его включить? Мне кажется, ты немножко технический человек.

– Сумею. – Петворт находит и включает проигрыватель.

– Ты не можешь читать мои книги, но, конечно, ты можешь слушать мои пластинки, музыка – язык, который мы все понимаем. Нашел, где они? Что выбираешь?

Петворт перебирает пластинки на полке; почти все названия на непонятном ему языке.

– Ты любишь классическую или современную? – спрашивает Принцип. – Есть и та, и та.

– Классическую, – отвечает Петворт. – Вот, нашел Моцарта.

– О, ты его любишь? Он цивилизованный. А теперь сядь и сними ботинки.

Из колонок звучит музыка галантного века; вежливый гость, Петворт садится на диван-кровать и снимает ботинки.

– А вот твой отвратительный кофе и гадкий пирог, – говорит Катя Принцип, входя в батиковом платье, с серебряным подносом в руках. – И немножко персикового бренди для лучшего самочувствия. Надеюсь, ты не боишься немного потолстеть. Думаю, тебе это будет на пользу, ты чересчур худой. Правда, кажется, на Западе худо – это модно.

Принцип садится рядышком на диван и протягивает ему тарелку.

– Прости, что так долго, просто я редко готовлю. Я люблю есть в ресторане, с друзьями. Но хорошо, когда есть друг, который здесь, со мной. Думаю, сейчас ты такой друг. Мы немножко рискуем, но, по-моему, не зря. Только так и поступают цивилизованные люди, чтобы немножко убрать границы. Думаю, если бы мы встретились в Лондоне, ты бы напоил меня чаем.