Элеонора Браун - Мой собственный Париж [litres]

Недавно я делала исследование для книги, которая так и не была написана. Это должна была быть сага, разворачивающаяся в Париже в 1890-х годах, в Первую и во Вторую мировые войны. По сюжету, американская наследница выходит замуж за французского аристократа, посчитав, что раз ее бабушка была француженкой, то и она сможет легко освоиться в городе и очаровать верхнюю прослойку его общества и к тому же сможет превратиться из американки в настоящую французскую женщину. Как и я, девушка уверена, что некий парижский флер скорее передается по наследству, а не приобретается.

Повествование начиналось в 1889 году, во время Всемирной выставки и открытия Эйфелевой башни, а заканчивалось в 1940 году, когда немецкие солдаты вышагивали по Елисейским полям. Внезапно многие французские причуды, которые казались ненужными и устаревшими после 1815 года, приобрели новый смысл. Бульвар Сен-Жермен не был просто зловредным планом Барона Хауссманна по саботажу написания романов о Наполеоне и по расстройству планов революционеров, лезших на баррикады и горланящих песни о свободе, равенстве и братстве, там могла бы жить заносчивая золовка моей героини, там она могла бы встретить месье де Монтескье и приживалу-писаку Пруста на каком-нибудь званом приеме.

В итоге после долгих месяцев работы я бросила книгу. Почему? Она не была о моих героях. Они были лишь бледными картонными фигурками, которые терялись на фоне того, что творилось в настоящем Париже – на фоне французской политики, культуры, опыта американского туриста в Париже. Так что я отложила мою книгу о Париже и вновь принялась за историю, которая могла рассказать о чем-то новом и интересном, но с открывшимся мне пониманием смешанной природы Парижа, города, который существует в разных временах для разных людей. Кто-то ищет здесь отголоски Революции, кто-то – падение Бастилии, другие пытаются попасть в кабаре конца двадцатого века с плакатами в стиле ар-нуво и распитием шампанского из туфелек красавиц.

Но невозможно понять все сразу. Все эти слои неразрывно связаны друг с другом. Вы фанат Виктора Гюго? Вы можете посетить его апартаменты – квартиру девятнадцатого столетия в аркаде семнадцатого века постройки. Вы любите Средние века? Если вы пройдете мимо сверкающей современной пирамиды, то увидите раскопки средневекового замка, проводимые у стен Лувра. Когда я отправилась в Консьержери узнать об истории несчастного Людовика XIV, в главном зале шел показ мод, девушки стучали каблуками по каменной плитке, искусственные побеленные деревья скрывали старинные каменные стены, электронная музыка наполняла келью, в которой статуя Марии Антуанетты молится на коленях перед казнью.

Париж не открывается каждому встречному. Это город в городе, скрытый в еще одном городе, это пласты истории, которые могут пересекаться, могут противоречить друг другу, они складываются в причудливый узор, который может сбить с толку тех, кто родился в более молодом государстве. Он заставляет нас споткнуться там, где мы не ожидали подвоха: галерея авангарда в здании из шестнадцатого столетия, модные показы в старинной тюрьме или исторический музей в современном здании полиции.

Полицейские отнеслись к моему позору с пониманием. Либо они решили, что я совсем безвредна, либо, скорее всего, что со мной было что-то не так. Они могли понять это по моим остекленевшим глазам и корявым попыткам объяснить, что я провожу исследование для своего романа. Они даже отвели меня в сам музей, хотя я не совсем поняла, сделали ли они это из вежливости или из-за протокола.

Музей предоставил мне всю необходимую информацию, хотя он и не находился в историческом здании. На стене висела картина, изображавшая старую постройку, облупившуюся, но атмосферную, здесь были и гроссбухи в стеклянных витринах, в которых содержались протоколы допросов и судов, записанных пожелтевшими, но еще видимыми чернилами. Около одной из стен стоял экспонат, повествующий о скандале с отравлениями, произошедшем в семнадцатом веке. Несколько известных аристократов были заподозрены в использовании черной магии и, конечно же, яда.

Манекены в наполеоновской униформе стояли в грозных позах перед картами того времени и витринами, под которыми лежали бумаги и пропуски. Здесь я была в своей тарелке, Париж семнадцатого века? Без проблем. Во время магистратуры мне пришлось прочесть множество писем той эпохи. Я могла понять грамматические ошибки и архаичный французский, но не первую страницу газеты Le Monde. Все исторические персонажи, увековеченные на стенах, были моими старыми друзьями. Мне было комфортно – по крайней мере, до тех пор, пока со мной не заговаривали реальные французы или не приходилось подниматься по лестнице.