Василий Иванов - Скит, или за что выгнали из монастыря послушницу Амалию

Я всё чаще стал пересекаться с Амалией. Задавая незначительные вопросы, пытаясь выяснить причину её ухода в монастырь. Сложилось впечатление, что она находится в духовном поиске, но сверяет его с теорией Фрейда, Юнга и Фромма. На все её изыскания наложились переживания и проблемы за психическое здоровье брата. Учёба как-то не заладилась, взяла академический отпуск.

В поведении Амалия была предельно уравновешена, тактична и некокетлива. Физических недостатков в ней не было. Не сутулая, не хромая, не сухорукая, не тощая, не толстая. Сложению позавидует модель с обложки глянцевого журнала. Словосочетание «красивая девушка» для Амалии самое подходящее. Я попытался оценить своё отношение к ней. Мужчины моего возраста тоже могут влюбиться, но не так, как это бывает в юности или молодости. Моё либидо молчало — это раз, интерес был просто человеческий — это два. Вся монашествующая женская часть населения для меня была вне зоны моих интересов — скучные они.

Амалия находилась в переходном периоде. По-разному может повернуться для неё. Не сумеет изменить своё сознание, заскучает — и уйдёт из монастыря с новым опытом, или она сознательно начнёт путь социальной смерти.

Не принимает моя душа института монашества, тем более женского. Как, впрочем, и целибат католиков. Слишком неестественно это для меня. Уж очень сильно повлиял на меня библейский постулат: «Плодитесь и размножайтесь». В конце концов, у каждого свой путь, каждому своё и кесарю кесарево.

Однажды, не попрощавшись, Амалия исчезла из скита. Я спросил матушку Устинью:

— Матушка Устинья, а где Амалия?

Она как-то строго и отчуждённо посмотрела на меня и сквозь зубы ответила:

— Во-первых, не Устинья, а Иустинья. Во-вторых, Амалию я услала в монастырь. Пусть матушка-настоятельница разбирает ваши шашни. Ешь вон и иди работай.

Она поджала губы и отвернулась от меня, давая знать, что разговор закончен.

Я оторопел от столь разительной перемены отношения ко мне: от тёплой печки до ледяной глыбы. И тут мне на память пришла история, рассказанная однажды монашкой Зинаидой. «Однажды, годика так три назад, устроился к нам вахтёром, как и ты, мужчина, но моложе тебя, лет сорока, не более. Уж очень благообразный и тихий такой был. Перед матушкой-настоятельницей за него просил наш батюшка Иоанн, ты его знаешь. Так вот, совратил он таки одну послушницу, этот бывший зэк — он из зэков был. Увёл из монастыря Симу, её Серафимой звали, — уточнила Зинаида. — Забеременела она — грех-то какой! Выставили, конечно, Симу и Гену, его Геннадием звали, из монастыря, — снова уточнила Зина. — Потом дошли слухи, что бросил он её с дитём вместе. Опять проворовался и сел на другой срок в тюрьму. Но его родня-то признала ребёнка, и окрестили его Христофором. Зачат-то при церкви был, Господи, прости, так говорила бабка младенца, не я».

Мне стал понятен непрозрачный намёк Иустиньи на возможные последствия для моей служебной карьеры. Также из памяти всплыл подробный допрос при приёме на работу. Этот случай, без сомнения, лёг в основу ужесточения кастинга на должность вахтёра в женском монастыре. Но думаю, что вряд ли монастырь найдёт кастрированного мужчину как самого подходящего претендента на работу.

Я тоже не задержался в скиту, так как основные работы по вспашке земли были завершены. Наступили пустота и скука.

По возвращении в город, в монастырь, я уже не заметил знакомого лица Амалии среди монашек и послушниц. Как мне по секрету поведала знакомая монашка, Амалия ушла из монастыря после нескольких минут разговора с матушкой-настоятельницей. Тему того разговора, конечно, никто не знал, но, по слухам, Амалию попросили покинуть монастырь тотчас.

Через два месяца я уволился из монастыря, сбрил уже отросшую бороду и нашёл новую работу. Я стал дворником в школе, в ста шагах от моего теперешнего жилища.

Идя по улице, я непроизвольно смотрю в лицо всем девушкам, но так и не встречаю Амалии.

Могут быть совпадения, не относящиеся к реальным событиям.