Ральф Дутли - Последнее странствие Сутина

Художник вздрагивает, когда в одной из труб слышится особенно громкий треск, хватает тщательно рассортированный художнический хлам и поспешно складывает обратно в шкаф, быстро встает, смотрит кругом. Никого нет. Никого? В помещении чувствуется чье-то присутствие, однако он принимает беззаботный вид и не спеша, будто прогуливаясь, выходит из котельной. На лестнице он ускоряет шаги, поднимается наверх и попадает на свой, правильный этаж. С уверенностью направляется к своей палате, его мозг уже зафиксировал расстояния, он точно знает, где найдет свою белоснежную кровать.

Однако на полу перед его дверью что-то есть. Белый горшок. Может быть, ночной горшок, но, подойдя ближе, он видит, что это белая баночка на низенькой узкой подставке. Тонкая линия чуть ниже верхней поверхности наводит на мысль о крышке. Он удивленно поднимает предмет, стоящий точно напротив его палаты, и медленно отвинчивает крышку.

Урна! – проносится у него в голове.

Внутри зыбится белоснежный пепел.

Внезапно издали, из конца коридора, слышится высокий старческий, слегка гнусавый голос. Художник снова завинчивает крышку и ставит урну на пол рядом с дверью в свою палату.

Бедный доктор Ливорно! – издалека восклицает голос.

Художник видит белую фигуру, но не может различить черты лица, на таком расстоянии все сливается в одну белую овальную плоскость. По-видимому, врачебный халат, возможно, еще что-то блестящее, может быть, очки. Художник опускает взгляд на урну, а когда снова смотрит в коридор, видение уже исчезло.

Вместо этого тот же голос раздается теперь у него за спиной, со свистом, шумом воздуха, призвуком «с» в каждом слове. Сплошной шип и сип исходит из этого рта. У художника пробегают мурашки по коже. Рядом с ним стоит пожилой человек в халате, однако не врачебном, а белом купальном халате, который топорщится на внушительном животе, и в белых пушистых тапочках на ногах. Приземистый, с лицом, напоминающим морду козленка. Елейно вздохнув, он обращается к художнику с благосклонной и ядовито-сладкой улыбкой, указывая на урну:

Ах, добрый доктор Ливорно! На старости лет он стал сентиментальным. Рассказывал тут всем какую-то путаную историю, которую никто не хотел слушать. Что-то про верблюдов и черепки. Было видно, что он явно скучает в этом месте, неблагодарный. При этом он казался переутомленным. К сожалению, мы обнаружили, что он снова начал рисовать, поймали его с поличным в одном из нижних коридоров, это уж никуда не годится, вы же понимаете! Просто взял и перешагнул через запрет, думал снова начать здесь свою прежнюю жизнь. И представьте: рисовал исключительно голых женщин на кроватях и диванах. Отвратительно! Сколько мы ни предупреждали, он так и не внял, пришлось его ликвидировать, вы понимаете, господин Сутинхаим?

Сиплый ядовитый козленок в белом купальном халате наклоняется и с задумчивым видом гладит белую урну. От него исходит особенный сильный запах, смесь подбела и мочи.

Да, да, ликвидировать. Ах эта легонькая кучка пепла. И ведь такой милый человек. С вами такого, конечно, не случится, вы ведь исцелены. Бедный доктор Ливорно! Его выдал свист. Надо знать, что мы находим любую музыку мерзкой, если она не исходит от нас, свистящие и духовые звуки в особенности. Не говорите мне только о Бахе! Ливорно поступил неблагоразумно. Мы здесь ценим мир, тонкую заупокойную гармонию, благостную горную тишину. Дети тоже стали нам чересчур докучать, такие юные и уже хотят бунтовать. Увы, пришлось их устранить.

Кто вы? – растерянно бормочет художник.

Доктор Орманн, к вашим услугам.

И сиплый козленок удаляется, весело прихрамывая и припрыгивая в своем совсем не заношенном белом купальном халате и облаке сладкого яда. Художник изумленно смотрит ему вслед. Потом бережно поднимает урну с пеплом Ливорно, уносит ее в свою палату, ставит на пол в некотором отдалении от своей кровати и смотрит на нее долго и задумчиво.

Вскоре после этого, во время новой экспедиции, художник Хаим Сутин снова подходит к окну, где впервые наблюдал этот необыкновенный снегопад, и на сей раз вынужден стать свидетелем ужасной сцены. Группа безликих охранников с глазами, скрытыми под козырьками черных фуражек, избивает совершенно голого мужчину, они отводят ноги назад и с размаха вонзают носки сапог ему в живот, пока изо рта у него не вырывается кровь на чудовищно белые плиты. Затем они бьют его странными, невиданными дубинками по голове. Избиваемый внезапно поднимает распухшие глаза к окну, где стоит художник. У того вырывается крик, когда он узнает мужчину: это его брат Гершен. В ту же секунду из стоящего рядом черного фургона выталкивают женщину. Она бросается к окровавленному мужчине. Боже, это ведь Тамара, жена Гершена? Она думает, что способна прекратить истязание, но теперь ее саму стегают плетьми, мучители срывают одежду с худого тела женщины и утаскивают ее за фургон. То, что происходит с ней там, художник видит так ясно, будто черный фургон стал прозрачным.