Ральф Дутли - Последнее странствие Сутина

Стой! Не прыгай! Не прыгай!

Но сколько бы он ни тянул руки, женщину уже не удержать, с сухим звуком она падает на мостовую. Никто не слышит, как дробятся кости, никто не видит кровь, бегущую изо рта. Здесь никого больше нет. Улица Амьо совершенно пуста.

Почему она это делает, бормочет художник, но Ма-Бе не понимает.

Да, у него был друг, самый невероятный из всей захудалой шайки. Амедео! В военном 1915 году. Амедео. Итальянский любимец богов, которому в одиннадцать лет они послали плеврит, в четырнадцать – тиф, и он месяц пролежал в лихорадочном бреду, балансируя между жизнью и смертью, а в шестнадцать – туберкулез и кровохарканье. Любимец богов? Так утверждает его имя. Циничные боги для Modi le maudit . Моди прóклятого. Позже Сутин не может простить другу, что тот втянул его в свои попойки. Прокля́тый алкоголь еще больше распалял яростную смертельную кислоту в желудке.

Никто не мог этого предвидеть. Моди и Хаим. Всеобщий соблазнитель, позер и переодетый аристократ в промежутке между двумя попойками и великим буйством берет застенчивого, шлепающего губами молчуна под свое крыло. Месье Монпарнас качает головой. Отпрыск семьи разорившихся лесоторговцев из Ливорно и сын портного-заплаточника из Смиловичей – такой странной парочки друзей он еще не видел. И удивляться ему придется теперь непрерывно. Один – громко хохочет, без конца читает вслух своего Данте, нет, не просто читает, а взрывает воздух раскатистыми, лопающимися от восторга итальянскими звуками. Сутин молча сидит в углу, ощупывает ладонями голову, облизывает губы и с удивлением наблюдает спектакль.

Моди, вечно пьяный от абсента и сивухи, жизнь – в угаре. Он курит гашиш и опиум, утверждая, что это единственные доступные средства от его туберкулеза. При этом всегда чисто вымыт. Нет ни одного дня, чтобы он не шагнул в старую помятую ванну. Вымывшись, отправляется на охоту по кафе Монпарнаса. Он может все, с легкостью бросает штрихи на бумагу, быстро, все должно происходить быстро, как сама жизнь, ни один эскиз не отнимает у него больше нескольких минут. В кафе он подстерегает случайного клиента, который поставит ему стакан джина за карандашный портрет. Он платит своим блокнотом. Что за неприличная легкость, с которой он наносит на бумагу несколько черт, голову, глаза, нос, надменный рот.

Для диковинного друга из Смиловичей каждая картина – мучительное испытание, которое обычно заканчивается ее уничтожением. Опрятность – не подспорье для того, чтобы общаться с людьми там, снаружи. Постепенно Сутин отгораживается от мира плотной стеной телесных запахов. Он не хочет лишиться защитного барьера. Те, кто чересчур приближаются к нему, заблаговременно меняют курс. Сильный запах – оружие против навязчивого мира.

Изобретательный Моди показывает ему даже, как бороться со вшами и клопами, как держать докучливых сожителей подальше от себя. Он сдвигает вместе оба продавленных матраса в Сите-Фальгьер и окружает матрасный остров стеной пепла. Позже, однако, он утверждает, что хитрые твари забираются на потолок мастерской и падают оттуда на жильцов, которые лежат внизу, каждый с книгой в руках, поставив рядом свечу. Находчивые создания, намного умнее нас.

Сутин перестает слышать. Фужита, поводырь, сосед по Сите-Фальгьер, ведет его в больницу Лаэннек. Что тут у нас? Множество крохотных клопиных яиц. Врач только удивляется и выуживает из уха художника целое клопиное гнездо.

Сутин слышит опять. И еще в катафалке до него доносится голос Модильяни. Он здесь, в его левом ухе, которое покоится на ладони его согнутой руки. Сутин слушает. Он здесь.

Сие насекомое… люди кормят даром за свой счет… оно не любит вина… предпочитая ему кровь… оно способно… при помощи темной силы… увеличиться до размеров слона… и растоптать людей, как колосья… голова служит ему троном… и вот уже грядут они, его бесчисленные потомки… которыми оно вас щедро одарило… дабы ваше отчаяние было менее горьким…

Как, ты не знаешь Лотреамона? – раздается возглас в ухе Сутина. Да вы там, в своей проклятой деревне, верно, ничего не читали, кроме Талмуда?

Где же это было, где именно прохрипел Моди ему в уши с раскатистым «р» горькую оду к воши из Лотреамона? В Улье, в Сите-Фальгьер? Читая песни Мальдорора, Моди впадает в транс и экстаз, они его евангелие, его ежедневное благовестие, его дьявольское моление. Никогда он не выходит на улицу без этой небольшой изодранной книжицы в боковом кармане его запачканного пиджака из темного вельвета. Он носится туда и сюда по мастерской, метая в слушателя молнии из глаз, сам превращается в лотреамоновского падшего ангела, сатанинского искусителя, который вершит месть, желая наказать Бога за создание никчемного человеческого рода. Сутин снова слышит Модильяни, с хрипом, кашлем, свистом, карканьем выталкивающего фразы Мальдорора. Дибук завладел им. Языком Лотреамона вещает его туберкулез.