Дарья Гребенщикова - От меня до тебя — два шага и целая жизнь

У мамы спросить про любовь Ирочка не рисковала. Мама заведовала лабораторией, там были пробирки, реторты и вредные вещества. У мамы вечно были обожженные кислотой пальцы и добрые, близорукие глаза. Папа все время писал диссертацию. Тема была ужасная — «теплопроводность изотопных материалов, ее обоснование и применение». Мама, близоруко щурясь и пересаливая картошку, говорила, Жора, у тебя завтра библиотечный день? А что завтра? спрашивал папа, утыкаясь в общую тетрадь. Вторник, по-моему, — отвечала мама. Тогда — да, соглашался папа. Случилось как-то так, что теплопроводность папа поехал изучать за Урал, на какой-то закрытый почтовый ящик. Ирочку это веселило — зачем закрывать ящик? А как письма доставать? И как папа туда влезает? Впрочем, потом стало не до смеха. Милая, кругленькая, глазастенькая лаборанточка приехала вместе с папой из «почтового ящика», и они два месяца жили в комнате родителей, а Ирочка с мамой — спали в проходной. Людочка сначала стеснялась маму, и обращалась к ней по имени-отчеству, как к старшей, но после развода стала воевать с беззащитной мамой, надевавшей рваные на пятках капроновые чулки и разношенные дешевые туфли. Людочка стучала каблучками, красила веки голубым и носила мини. Когда квартиру разменяли, Ирочка осталась с мамой, но мама, видимо знавшая о любви больше, чем пишут в книжках, так плакала, что стала плохо видеть, а потом и вовсе — слегла после инсульта. Ирочка после школы пошла в медицинское училище, бегала кормить и переворачивать мычащую, тяжелую мамочку, и совсем думать забыла о любви. Папа родил с Людочкой еще двух девочек и уж совсем не звонил и лишь иногда слал почтовые переводы, хотя жил через квартал от них. Ирочка все больше горбилась, и сама становилась похожа на мамочку, и от нее всегда плохо пахло лекарствами и тяжело больным человеком. Но как-то, на 8 марта, они собрались с девочками в общежитии, и Ирочка выпила вина — от отчаянья. Это так развеселило её, что она пошла на танцы, а после танцев — о, ужас, — незнакомый молодой человек увлек её в чью-то пустую комнату, и все, что совершилось, было ужасно, и не было любви, цветов, признаний, а была боль и чудовищный стыд. Ирочка родила крошечного мальчика, назвала его Аликом и пошла на полставки в ясли.

Когда умерла мамочка, Ирочка вернулась в пустую квартиру, взяла на руки годовалого Алика и так и ходила с ним — почти всю ночь.

Когда Алик вырос, он женился на девочке со злыми глазами, и они сняли квартиру — подальше от Ирочки. У них родился мальчик, но девочка не желала делиться радостью с Ирочкой, и Ирочка не стала уходить с работы, чтобы нянчить внука.

Сейчас она стояла у окна, и видела стену дома, выстроенного на детской площадке, на которой давно гуляла Ирочка с Аликом. В окнах шла веселая чужая жизнь, гремела музыка, мужчины курили на балконе, а женщины примеряли платья перед зеркалами шкафов. Задернув старые шторы, Ирочка легла в кровать и включила ночник. «Письма к незнакомке», прочла она и подумала — наверное, мне стоило читать о чем-то другом? Про мушкетеров, хотя бы.

Поженились они по любви назло всем. Надя была старше Игоря на четыре года, и уже закончила актерский, и была принята в труппу столичного театра, а Игорь только поступал и волновался, боясь улететь в армию больше, чем провалить экзамен. Наденька была веселая, тощая и глупая. Но красивая. Игорь же был весь ладно скроенный и печальный, как мальчик индус из неподходящей героине касты. Он смуглый был, пальцы тонкие, весь чуткий — дотронься — зазвучит. На флейте играл. Когда он поступил, в общежитии гуляли на радостях, и Наденька, москвичка, зашла к «своим» — пьесу вернуть. И завертелось. До того завертелось, что сначала Надя Игоря домой к себе привела, а там что? Хрущовка, две семьи друг у друга на голове, парализованная бабка и три собаки. Какая флейта? Пошли жить к Игорю — там еще смешнее, с утра до утра все гудит, кругом секс, свои-чужие, не разберешь, и пьянство в перерывах на сессию. Помыкались они так год, театр Наденьке комнату дал, за что Наденька, в виде благодарности театру, забеременела. Конечно, скандал — на нее два спектакля поставили на Малой сцене, и хороший ввод в основной репертуар, за такое ноги худруку целуют, а не детей рожают. И Игорь на 3-м курсе, дальше диплом, и показы, какие дети? Наденька рассудила правильно — театра в жизни еще много будет, а детей может и не быть, и родила Аньку. Анька оказалась с первых дней жизни ребенком вдумчивым, не мешала Наде зубрить роль, даже не нужно было уши затыкать — так, коляску качай ногой, и все. Кормить только не забывай. А соседки тоже — кто актриса, кто художница, все театральные, все понимающие. Анька так и кочевала — от одной к другой. Росла. Игорь тоже вырос неожиданно для самой Нади. Попал в обойму — снялся удачно, оказалось, что еще и петь может, и гитару держит правильно. Какая тут Наденька? Тем более — с Анькой? У Нади ушла веселость, апатия началась, страдания. Как так — бросил? Стихи пробовала — сначала писала, потом поумнела, читать начала. Влезла чудом в двухсерийную ленту на телевидении, замелькала по экранам, влюбилась в архитектора, который им на Мосфильме декорации строил, и уехала с ним в Германию, потому, как он немец был. Из Поволжских, правда. А с Анькой — куда? бумаг по горло. Вот, Наденька и привела Аньку к Олегу — ладно, что муж бывший, отец-то настоящий? Тот удивился, но взял. Аньке у папы даже больше понравилось, очень уж его нынешняя жена Аньку баловала. А время пошло-побежало, Надя уж в Германии совсем обустроилась, а тут архитектор ее заболел и умер. Сердце. Наденька, как отревела свое, назад, за Анькой. А дочка нет — держится за отца, и наотрез — не поеду никуда, и все. Так и вернулась Наденька в чужую страну Германию, купила себе собаку и вышла за другого немца. А Анечка выросла смешной такой, тоненькой и смуглой, как индийский подросток, и учится играть на флейте. Вот такая история.