Антон Евтушенко - Симптом страха

«Чёрт, — подумал Глеб в сердцах, — что может быть ужаснее бумажной волокиты, этого тотального стремления иметь всё строго в печатном, подшитом виде, непременно с резолюцией высокого начальства. Хорошо ещё, что на календаре июль. Июль — месяц длинных дней и одной короткой ночи с ножами длинными, как дни. — Он мельком глядел на крупный циферблат, где на три часа было притоплено дупло-окошко с числом и днём недели. — Впрочем, не всё ли равно, важней другое. Сегодня тридцатое, пусть кто-то и с ножами „на ножах“ 44 44 в своих мыслях Глеб обращается к памятной дате 30 июля 1934 года, когда с целью пресечь растущее влияние своих политических противников Гитлер развязал кровавую зачистку, вошедшую в историю как ночь длинных ножей (Nacht der langen Messer). , а он будет с карандашом в руках! Ещё есть день, чтобы подготовить для Гарибальди ежемесячник. Собственно, писать-то нечего, но не сдавать же пустые листы? Чёрт!»

В тягостных размышлениях он миновал потускневшие и облупившиеся от времени конструкции-корпуса» не то завода, не то фабрики, но был вынужден ударить по тормозам: навигатор всё той же сухомяткой на английском оповестил о том, что доставил пассажиров в пункт назначения, а вот они-де взяли и ушли с маршрута. Глеб приобнял подголовник соседнего сиденья и вывернул шею, высматривая обстановку. Нэнси, перехватив его недовольный взгляд, пожала плечами.

— Ты сам вызвался помочь, — отгадала она его мысли. — Я не навязывалась.

В кредле неприятным звуком бормашины оживился телефон. Глеб потянулся к нему, подпёр плечом к уху, высвобождая руку для коробки передач, маневрируя, принялся сдавать назад.

— Ты сделал выбор? — шепнули на том конце вроде бы знакомым голосом, но обильно сдобренном треском помех.

— Лена? — уточнил Глеб и перехватил трубку, чтобы заглянуть в дисплей мобильника.

— Да это, я, — ответил голос. — Она с тобой?

— Тебя паршиво слышно, — признался Иванголов. — Мы тут в каком-то Бермудском треугольнике.

— Кто это «мы»?

— Давай, по существу. Плохо слышно.

— У меня есть новости. Вы на Крестовском?

— Ресторан отменился, — Глеб перехватил взгляд Окуневой. — Да, говорю, ресторан отменился.

— Ты можешь приехать?

Глеб растерялся и чуть не саданул бестолковым «зачем?» Вовремя прикусил язык, всё же раздумывая, не послать ли всё к чёрту и не найти поблизости мотель с дешёвой портовой проституткой. «Эх, в нашу гавань заходили корабли, какой же порт и без морячек? Не Могадишо, конечно, и не Роттердам, но уж путаны — путаны быть должны».

— Вангог! — Ленка затяготилась паузой и подозрительно шмыгнула носом — неужели плачет? — Я не просила, если бы это не было важно.

«Нет всё-таки напьюсь. Отгоню машину на стоянку и нажрусь в ближайшем баре». Ещё не додумав и эту мысль, он знал наверняка, что не воплотит в жизнь и эти щекочущие истомой грёзы. Нет, нет и ещё раз нет!

— Да, да, конечно. Справишься сама?

Последняя фраза была сказана для Нэнси. Глеб показал на телефон и пожал плечами.

— Может, подумать о возвращении в такси? — грустно улыбнулся он. — По-моему, неплохо получается.

— Вот-вот, полезли откровения несостоявшегося карьериста. Конечно справлюсь!

Он помог вынуть из багажника сумку и попытался на прощание её обнять.

— Руки! — строго сказала Аннушка, перехватывая сумку.

— Куда же мне их деть? — отшутился Глеб. — Ручки-то вот они…

— За спину, — не меняя градус строгости, проговорила Нэнси. — Нет, нет, за свою!

Она чуть улыбнулась, но тут же подавила в себе желание: оно её обезоруживало.

— Глеб! — окликнула она его, когда он уже наполовину запихал себя в салон автомобиля. Торчащая наружу другая половина замерла. — У нас бы с тобой ничего не вышло.

— Послала во френд-зону, — кивнул он. — Скажи хотя бы, что дело не во мне. Мне станет легче.

— Мне кажется ты совсем другой человек.

— Как это?

— Ну, я тебя не за того принимаю.

— Тот другой: он лучше, хуже? — Глеб щёлкнул зажигалкой, усаживаясь в автомобиль.

— Опаснее, — призналась Нэнси.

— Психологический аспект образования, — хмыкнул он.

— При чём здесь это?

— Образование человека всегда намекает на неполноту его возможностей, — проговорил он, закуривая за последний час третью сигарету («Никогда не курил так много!»), — а ты слишком образована, чтобы устоять соблазну фильтровать своё бесстрашие. Ты видишь опасность не во мне, а в моём посягательстве на свои избыточные степени свободы. Но это не так. Твоё образование мешает тебе же определить эту степень и её переизбыточность, потому что мы поколение эпохи переизбытка всего — свободы, товаров, информации… информации — особенно! Ещё немного и мы окажемся в другом мире, где вовсе исчезнет монополия на знание.