Антон Евтушенко - Симптом страха

— Иванголов, — подала голос «фигура», — показывает всем нам на примере «Бурзума», что фашизм — это выпускание из себя Джекила. Да, Глеб?

— Не совсем. — Глеб глотнул из банки и, продолжая украдцей рассматривать Нэнси, обратился к «фигуре». — Викернес поёт, что нации гораздо более живучи, чем люди, и нацизм — это просто состояние обострённого инстинкта самосохранения.

— Глеб, — попросила Ленка, — пожалуйста, давай ты сменишь пластинку.

— В прямом или переносном смыслах?

— Во всех смыслах. Ты своими разговорами испортишь мне соседку. Она ещё подумает, что мы из этих…

— А вы из этих? — спросила Нэнси.

— Н-не, мы из «тех», — подал голос за спиной Тарас. Он сбросил Нэнсины вещи в её комнату и по пути зарулил к холодильнику, откуда притащил запотевшую бутылку красного вина и ещё один фужер.

— Ланно-ланно, — властным движением ладони Ленка остановила вновь разгорающуюся беседу, — я рассказывала вам про чела, которого вписала в свою хоромину. Та-да-а! Он перед вами: прошу любить и не жаловаться.

— Анна! — полуутвердительно уточнил толстяк и щелкнул пальцами.

— Да, но лучше Нэнси, — сказала за подругу Ленка.

— Ленчег, а я уж подумал грешным делом, это твой воображаемый друг! — произнёс он и как-то особо, с печатью скорби на лице расхохотался.

— А ты думай головой, а не грешным делом, — напутствовала Ленка. — Тут все такие шутники — прям держитесь за животики. Ланно. Этого юмориста зовут Степаном. Он тот ещё остряк! По собственному заверению, в школьные годы Стёпа мастерил самодельные взрывпакеты и сбрасывал их с крыш на головы обидчиков и злопыхателей, за что его быстро окрестили Бомбой. Он стоял даже на учёте в детской комнате милиции, и Стёпиным родителям пришлось принимать по этому поводу кое-какие меры.

— Да, юного подрывника — перехватил Стёпа эстафету рассказа о себе, — завернули на плавание, сбить спесь, так сказать, но любовь к большому «буму» — это же в крови.

— А-ха, так что любимым видом спорта для Стёпы стали прыжки с бортиков бассейна. Особенно его заводят таблички, предписывающие этого не делать. — Ленка попыталась пантомимой разыграть воображаемый прыжок, зажав пинцетным хватом — большим, указательным и средним пальцем — нос. Со стороны зрелище напоминало «крокодила» — игру, где необходимо показать загаданное без слов, лишь жестами и мимикой. Комедианство закончилось печально: она опрокинула локтем неустойчивый торшер на гнутой ножке, чем вызвала истеричный хохот окружающих. Торшер с наигранной декларативностью — с аплодисментами и криками — водрузили на место.

— Его стиль, — продолжала Ленка сквозь смех, ничуть не смущаясь конфузу, — по сей день удручающе стабилен: прыгать «бомбочкой», ввергая в ужас не только посетителей, но и администрацию, ибо, как говорит наш Бомба, нет ни моральной силы, ни особого желания перерастать свою болезненную страсть.

— Я бы всё-таки назвал это невменяемостью. Невменяемость вне уголовного права, — полушутливо-полусерьёзно возразил Бомба.

— А вот его femme fatale, — чеканила Ленка, пропуская мимо ушей Стёпино замечание, — Ирина, наоборот, предпочитает дружить с законом и не нарушать общественный порядок. Разве что изредка позволяет себе, подхватив клатч под мышку, продефилировать по улице в чёрном виниле и кожаных сапожках. Она у нас модная готесса, поэтому светлым тонам предпочитает всё больше чёрные.

— Неправда! — рассмеялась Ира, поводя мундштуком в поисках пепельницы — та мгновенно выросла в ладонях Стёпы. — Я люблю все цвета без предпочтений. Главное, это выделиться из толпы.

— Отличный способ выделиться из толпы — сплясать на кладбище в Страстную неделю, — не без ехидства заметил Глеб. — А иначе, какой ты гот? Так, дешёвая карикатура.

— Много ты понимаешь в готике, Иванголов! Каша в голове у тебя образовалась: готисты, фашисты, сатанисты — всех в один котёл мастишь.

— Котёл, — мечтательно вздохнул Глеб, — хороший образ, годный. Только я не думаю, что готизм, фашизм и сатанизм такие уж разные понятия. Ноги — не при женщинах будет сказано — растут из одного места. Все эти ваши измы начинаются с обожествления зла; и то, и другое, и третье — чёрная месса, служение Сатане.

— Да, а это наш спиноза — в жопе заноза! — продолжила за Ленку Ира знакомить Нэнси с компанией. — Держится презрительно, разговаривает сдержанно, любит унижать других. Если бы не золотые руки, давно бы открестилась от гавнюка.

— Спасибо, конечно, и низкий поклон за такую презентацию! — хмыкнул тот. — Меня, вообще, зовут Глеб. Фамилия Иванголов. Можно называть по-всякому: Глеб, Бигл, Вангог, но только не гавнюк.