Татьяна Василевская - Если бы

— Привет. — едва слышно ответил он.

Вера приходила почти каждый день. Он ждал ее приходов и боялся их. Он так долго бежал от нее, так долго спасался от своих чувств. А теперь она здесь, рядом. Но, что потом? Он прекрасно понимал, что прошлое всегда будет разделять их, что ничего у них не выйдет. Нельзя все забыть, перечеркнуть и начать жить заново. Он даже хотел попросить ее не приходить, но так и не решился. Он ругал себя за слабость, что не может закончить все раз и навсегда. Она переживет, она поймет, что все рано по другому ни как. А он сам? Он переживет? Конечно, куда он денется, у него такой многолетний опыт таких переживаний. Он уже профессионал в этой области. И все же он не мог заставить себя отказаться от того, что бы видеть ее, слышать ее голос, ощущать прикосновение ее руки к своей. Он ненавидел себя за свое малодушие, за свою слабость. Завтра, я скажу ей завтра, говорил он себе каждый раз, глядя на ее лицо, когда она сидела напротив его больничной койки. Он так и не сказал. В середине декабря лечащий врач объявил, что через несколько дней можно будет его выписываться.

— Поздравляю. — сказал врач. — Сегодня обрадую Вашу жену.

Филимон вздрогнул. Врач решил, что женщина так часто навещающая больного, естественно жена. Кто еще будет таскаться в подмосковный госпиталь почти ежедневно.

— Не нужно. Не говорите ей. — попросил Филимон. Врач с недоумением посмотрел на него. Кое как изобразив подобие улыбки Филимон сказал. — Пусть это будет сюрприз.

Доктор широко улыбнулся. Сюрприз это он понимал. Сюрприз это хорошо.

По просьбе полковника, ребята из его группы, тоже частенько навещавшие его, привезли гражданскую одежду. Накануне назначенной выписки Филимон заглянул в кабинет врача.

— Можно мне сегодня выписаться? — спросил он. — Мне очень нужно.

Доктор пожал плечами. Нужно так нужно, один день ничего не меняет.

Филимон переоделся из больничной одежды в свою. Его теперь была немного свободной, он сильно похудел за то время, что провел здесь. Оставалось только дождаться пока оформят выписку и вернут ему документы. После этого можно будет покинуть палату в которой мелькнула и погасла его надежда на счастье. Где он позволил себе поверить ненадолго, что все может случиться, что несбыточное сбудется.

Он взял телефон и набрал непослушными пальцами номер Веры. Он не может просто сбежать, даже не попрощавшись. Она заслуживает услышать его объяснения.

— Привет.

Сердце сжалось, разрываясь от невыносимой боли.

— Привет, Вера. Я уезжаю. — сказал он. — Прости.

— Куда ты уезжаешь? Почему? — ее голос звучал растерянно.

— Куда-нибудь. Вера, я … — как же тяжело сказать то чего больше всего на свете говорить не хочется. Он вздохнул, и взяв себя в руки, он же мужчина в конце концов, быстро сказал, пока решимость окончательно не покинула его. — Вера. Я больше не вернусь. Мне очень тяжело быть рядом с тобой. Я больше не хочу так. Прости. У нас все равно ничего не получится. Слишком многое стоит между нами. Вся прошлая жизнь. И от нее никуда не денешься. Прощай.

Проснувшись ночью Вера не сразу поняла где она. Все тело затекло. Она сидела поджав под себя ноги в жестком больничном кресле. Ей понадобилось несколько секунд, на то что бы в пробуждающемся сознании восстановились события прошедшего дня. Она вспомнила, что произошло и страшная мысль раскаленной молнией пронзила мозг: « Я заснула! Почему я заснула! Как я могла! Пока я спала он умер!» Она в панике вскочила со своего неудобного спального места. В нескольких шагах от нее на больничной койке лежал Филимон. Глаза его были закрыты. Он лежал неподвижно, весь опутанный какими-то трубочками и проводами, которые тянулись к капельнице и приборам с мигающими лампочками. Вера тихонько подошла к кровати не отрывая взгляда от белой простыни, укрывавшей его до плеч, пытаясь разглядеть в приглушенном на ночь свете дышит ли он. Она чувствовала как ужас сжимает ее сердце. Ей казалось, что белая ткань неподвижна. Вера наклонилась над кроватью больного пытаясь уловить дыхание и все равно не слыша его. Она уже хотела бежать за врачом, поднимать тревогу, звать на помощь, если кто-то вообще еще мог помочь. Руки у нее были ледяные от сводящего с ума волнения и противно дрожали. Вера чувствовала комок в горле и подступающие к глазам слезы. В голове крутился бессмысленный вопрос «Почему? Почему? Почему?». Так не должно быть. Почему близкие ей люди уходят? Самые лучшие, самые дорогие, те, кто достоин жить. Почему жизнь так несправедлива и жестока? Почему? Она уже приготовилась закричать, нарушив царившую в госпитале ночную тишину, как вдруг все же уловила еле заметное движение белой ткани вверх и потом снова вниз. Филимон дышал. Еле-еле, почти незаметно, но дышал. Вера с облегчением улыбнулась и уткнувшись лицом в едва уловимо пахнущую дезинфицирующими средствами простыню расплакалась. Остаток ночи она просидела на краешке больничной кровати, держа в своих ладонях большую сильную руку мужчины, которого она сама и не особо близко знала. Он был другом ее мужа. Очень близким другом. Он был другом ее сыновей. Ее саму он всегда держал на расстоянии, не позволяя ей приблизится и узнать себя лучше. Но он все равно был очень близким ей человеком, потому, что все они были одной семьей. Людьми готовыми друг для друга на все. Вера знала, что обратись она к Филимону за помощью, и он горы свернет, ни перед чем не остановится, но сделает для нее и для мальчишек все, что только сможет. Он был тем про кого можно сказать, я могу на него положиться во всем, потому, что я верю ему как себе, потому, что это тот кто не подведет, не отступит и не предаст.