Геннадий Дмитриев - Графоман

Василий Петрович жил на Черёмушках, так назывался в Понтополе район новостроек. Когда-то, в пятидесятых годах в Москве, на месте, где находилась деревня под названием Черёмушки, построили новый жилой массив из крупноблочных домов, прозванных в народе «хрущевками». С тех пор в каждом городе, то ли по причине подражания столице, то ли в силу недостатка фантазии, все новостройки стали называть Черёмушками. Не смог избежать этого и Понтополь, хотя никакой деревни на месте нового района на окраине города прежде не было, да и черемуха в этих краях никогда не росла.

— А как жена твоя отнеслась к тому, что ты квартиру продал? — поинтересовался Василий Петрович.

— Жена? — удивленно спросил Ромашкин. — Какая жена? Ах, жена. Так это, какая же это будет жена? Она ведь у меня не первая, — он стал загибать пальцы, вспоминая количество жен, — сначала была Света, потом Рая, потом Маргарита, теперь Люба, ого, Любочка у меня четвертая. Так вот, Любочка про эту квартиру ничего не знала, а узнала, когда я уже квартиру продал.

— И как? Не выгнала?

— Выгнать? Меня? А зачем? Конечно, сказала, что я идиот, но она ведь меня прописала, зачем выгонять? Так нам трехкомнатная квартира светит, если из аварийного дома переселят в нормальный, а если выгонит, то…

— Вы вдвоем живете?

— Да, но там прописано… в общем, все Любины родственники.

— Ну, давай, пока, Вальдемар, пойду я, — сказал Василий Петрович, протягивая Ромашкину руку.

— Я провожу.

Они обнялись и, поддерживая друг друга, стали подниматься вверх к улице, пересекающей ту, на которой находился кабак. Там, на углу, и была остановка маршрутного такси, следующего на Черёмушки. Дошли до остановки, дождались, когда небольшой жёлтый автобус с плохо освещённым номером маршрута на лобовом стекле медленно подкатил к остановке, разбрызгивая шинами воду луж. Ромашкин усадил Василия Петровича в автобус и помахал ему рукой.

Пассажиров было мало, Василий Петрович сел на свободное место у окна и печальным взглядом смотрел, как бегут за грязным, забрызганным и запотевшим стеклом огни реклам, окна домов, тусклые огни фонарей, и думал, что там, за этими окнами, в этих домах живут люди, живут своими бедами и радостями, своими проблемами, и нет им никакого дела ни до Ромашкина с его театром, ни до Василия Петровича, ни до его романа, и если он когда-нибудь его допишет и даже опубликует, то они никогда его не прочтут.

Хотя время было и позднее, возвращаться домой, в пустую квартиру, ему не хотелось. С некоторых пор Василий Петрович, как вам уже известно, жил один, с женой он разошелся несколько лет назад, дочь выросла, повзрослела, вышла замуж и уехала в другой город. А когда уехала дочь, отношения его с женой совсем разладились, с утратой необходимости окутать теплом и заботой свое дитя, которое уже жило самостоятельно, своей семьёй, жена переключилась на Василия Петровича, опекая его в мелочах, устраивая трагедии по поводу того, что он вышел на улицу без шапки, или не застегнул пуговицу, или вовремя не принял таблетку от давления. Устав от подобной заботы, он подал на развод, разошлись спокойно, без скандала, без слез и проблем с разделом имущества, жена просто уехала к маме, которая была уже в преклонном возрасте и требовала постоянной заботы и внимания.

Придя домой, Василий Петрович лёг в постель, но уснуть не мог, выпитое пиво не только не давало желанного облегчения и забытья, но причиняло некоторые неудобства, вызванные принятием большого количества жидкости перед сном. Несмотря на то, что выпито было не так уж и мало, опьянения он не чувствовал. В мозгу постоянно крутилась мысль, подброшенная Ромашкиным, о том, чтобы продать квартиру в городе, купить дом в деревне, а на оставшиеся деньги опубликовать роман. Он понимал, что мысль совершенно идиотская, но, как часто бывает, самые нелепые мысли одолевают нас, и кажется, что именно эта идиотская мысль решает те проблемы, которые, подчиняясь нормальной, классической, логике жизни, решить мы не в состоянии. Так незаметно для себя он уснул, ему снилось, что роман опубликован, что газеты, телевидение и радио только и говорят о его романе, он видел себя во сне успешным популярным писателем, которому все издатели наперебой предлагали опубликовать его работы.

Но как всегда наступило утро, и сон растаял в предутренней мгле, всё стало обыденным, тусклым и блеклым, работа над романом двигалась медленно, с большим трудом, никто не собирался публиковать его рассказы, повести и стихи, а для того, чтобы издаваться за свой счет, средств не было. Обыденность была печальна и бесперспективна. Спешить было некуда, он встал, умылся, сварил кофе и сел за компьютер, чтобы продолжить работу над романом. Но дело не двигалось, мысли сбивались, разбегались, не успев сложиться в слова и предложения. Он выключил компьютер и снова лег в постель. Пытался уснуть, чтобы увидеть продолжение сна, но сон не возвращался, и он подумал, что мысль о продаже квартиры совершенно дурацкая, нужно выбросить её из головы. Что думать о публикации, если он никак не может дописать этот чертов роман?