Андрей Виноградов - Не ум.ru [litres]

Пальто свояка, я так понимаю, фирм а . Даже мне, полному профану в брендах и бирках, это ясно. И вещь, кто бы спорил, нужная. В моей нынешней малообеспеченной жизни подарок совершенно незаменимый. Но так иногда случается, что даже самая нужная, незаменимая вещь вдруг становится для нового обладателя тяжким бременем. Трясёшься над ней, дрожишь, словно тебе ее под отчёт выдали, и тут обязательно гвоздь какой… Старый, кривой, ржавый, а все равно, тварь, острый. Или в краске извозишься там, где ее сроду не было и нет ничего покрашенного. Самое непокрашенное на земле место. Таков закон.

У меня, надо сказать, из чужого, то есть подаренного с чужого плеча, только пальто «говнюка-благодетеля» и имеется. По холодам мне в нем живётся тепло и непросто, особенно если иду навестить сестру. Перед каждым походом в ее дом я придирчиво осматриваю пальто, привычно проверяю со всех сторон на предмет соответствия первоначальному, так сказать, состоянию пожертвования. Для этого, разумеется, пальто необходимо снять. Однажды проводил придирчивый «предвизитный» осмотр прямо у сестры в подъезде, этажом ниже их квартиры, а тут мужик какой-то сверху спускается. Пристал:

– Неужто выбросил кто? – Правда, наткнулся на мой колючий взгляд и быстро смирился: – Да нормально всё, не парься. Ты первый подобрал, тебе и носить.

Я видел, что он так не думает, но прикинул, что хиловат против меня, да и злоба в нем не того градуса, вещь-то не его. В моем доме люди воспитаны лучше. Даже среди тех, кто по-русски почти не говорит, редко такого-вот приблатнённого вахлака встретишь. Даже соседи со второго этажа. Нет… Насчёт соседей со второго этажа, если рассудить, я через край хватил, в раж вошёл. Не стоит с добротой перебарщивать.

По дороге из ванной приостанавливаюсь в прихожей, у вешалки, разворачиваю пальто травмированной стороной к себе. Глупо верить, что чудеса случаются и шрамы на ткани тоже могут рассасываться или хотя бы становиться не такими заметными. Будто с аппендицитом мне опыта мало. С другой стороны, шрам на лбу почти что исчез. Был шрам, остался шрамик. Заросшая дырочка. Но пальто же всё оказалось без перемен: надрыв уродлив и несовместим с дорогой вещью. Он буквально «торчит». Такой не проглядишь.

Сам себе я бы одежонку попроще выбрал, не такую пижонскую, попрочнее, особенно возле карманов. И потемнее, чтобы не маркое. Вот такой я, выходит, умный, гордый и рассудительный. А пальто, можно сказать, в долг ношу.

Нет, не к сестре. Не в воскресенье. По крайней мере, не в это.

«Решил же, что к маме».

«Колеблюсь».

«Подумай еще про хрен и редьку».

«Хрен и редька. Доволен?»

Хомячура не одобряет моего решения. От сестры я всегда возвращаюсь с чем-нибудь вкусненьким для него. Иногда это кусок пирога, и тогда он, сам того не подозревая, щедро со мной делится. Потому как друг. Друзьям с друзьями всегда легче делиться, если щедрая сторона о том не подозревает. Это сольфеджио дружбы без стрессов.

– Не уговаривай, старина. Сегодня к маме, – предостерегаю хомяка от наглости вмешиваться в мои планы. Не оборачиваясь к клетке, я спешно облачаюсь.

За спиной характерный звук, явно почесали живот. Вслед за этим раздаётся звук дробления зубами накопленных зёрен.

Отчаялся, животное. Все понял.

Отмеряя ступени, невольно сочувствую своему подопечному: это ж надо полдня просидеть с набитым ртом, ничего не предпринимая. Самокритично пеняю себе на то, что ничуть не лучше Хомячуры. Только не просидел, а пролежал, тупо думая вроде как умные мысли. Правда, во рту моем пусто, но легче ли мне от этого? И обеляет ли это меня? Сомнительно. Следующую жизнь проживу не будильником, а хомяком. Лишь бы допустили до выбора.

Этажом ниже мысли о вечном сдувает напрочь, надо шикнуть на кошку:

– Кыш отсюда, пока не передумал!

Она моргает, словно силится узнать, кто это тут нарисовался такой весь из себя отчаянный. Шерстка на ее спине шевелится едва заметно, легкая зыбь. Наконец в меня фыркают. Снизошли:

– Иди уже. Под ноги лучше смотри.

«И сама не поймет, и не скажет никто, как несказанно ей повезло…» – складываю слова в такт шагам. Готовая песня. Припев, разумеется про благодетеля. «Благодетель, милый благоде-етель…» Это хор кошек вступает.

Надо было не «кыш», а «брысь» говорить. Вышло, как к китайцу на пушту обратился.

Смотреть под ноги… мне сказали. Что ж, дельное вышло напутствие.

Прямо за дверью – крупное тело. Лежит на земле. Грамотно лежит, по уму: двери не мешает, для манёвра есть место, не споткнёшься, и переступать нет нужды, обойти можно. Правда, под козырьком только голова спрятана, а на все остальное с неба сыплются нагулявшие за зиму вес снежинки. Последние, надо полагать, в этот сезон. Их, наверное, не предупредили, что весна уже на календаре. Ковырнул кто-то нерадивый на небесах лопатой забытый сугроб и точно в мой двор его определил. Таджик небесный.