Андрей Виноградов - Не ум.ru [litres]

«Что ж ты за чмо-то такое, никак не можешь определиться, кого обожрать. Вот же скотина».

«Полегче, пожалуйста».

Куртку я на прошлой неделе сдал в чистку, и она там сгинула с концами. В химии растворилась, кто-то позарился, что совсем уже непонятно, и принять это, словно рюмку водки за завтраком, – совершенно ассиметрично планам на день. Однако бы в случае индустриальной катастрофы должна была бы молния стальная остаться. Я бы ее по зубам, как покойницу, опознал.

Останки не сыскались. Вы спросите: почему? Да потому, что я настоящий пожиратель того, что фортуна кидает на корм.

Женщина с шиньоном и царственным бюстом, что определило ее как начальницу с большим стажем и соответствующей закалкой, такие только у бульдозеров, лично облагодетельствовала надеждой. Сказала, чтобы заглядывал дней через десять. Не исключено, что хозяин услуги расщедрится выплатить мне компенсацию, но сама она в это верит слабо, потому что приёмщица мою куртку случайно запомнила и опозорила в красках. Я как мог убеждал ее не делиться впечатлениями приёмщицы с хозяином. Даже подвигал к тому, к чему Коля Остен-Бакен склонял польскую красавицу Ингу Зайонц, в надежде на то, что упрусь в непреодолимую стену, и… в конце концов выцыганил обещание. Но вот сдержит ли дама свое слово – уверенности у меня не было и нет.

Обидно признаваться, но без пальто говнюка, мужа моей сестры, я бы так уверенно три зимы не пережил. Это неоспоримый факт. Неблагодарная я, выходит, свинья, он же – свинец. Признаю безропотно. Но мнения в отношении сестриного мужа не изменю. Говнюк! И в частности вот почему, хотя это мелочь, но наверное я мелочен.

Встречается у людей такая занятная манера: отдадут вещь по-родственному, в помощь. Подсобят. Как бы насовсем одарят, в полную и безраздельную собственность. На деле же выходит все не так просто. При каждой встрече обязательно полюбопытствуют насчет вещи, пожертвованной от щедрот. Словно последнее и самое любимое со своего плеча сняли. Теперь гордятся собой и в то же время горюют. Смешение этих чувств порождает ритуал напоминаний о широких и бескорыстных душах и делает его неотъемлемой частью ваших свиданий. Наверное, так разжижается горечь расставания в с хорошей вещью.

«Ну-ка, как сидит, покажись! Нормально носится? Коллеги, наверное, обзавидовались. Материал, ты имей в виду, отличный, ему сносу нет, на три жизни хватит. Я до тебя и надевал-то раза два-три максимум. Ну, может, пять-шесть. В хорошую погоду. Никаких часов пик в метро. Новое совсем. Так что ты давай бережно носи… на здоровье».

Иногда мне кажется, что я имею дело с претензией на добровольный возврат подарка – «Сообрази уже, олух царя небесного, совсем заносил…», – но такого и в помине нет. Это как бы… шефство над вещью. И косвенно, получается, надо мной тоже. Как над отстающим в школе: надо бы подтянуть тебя по… По всему.

Вообще-то мне не следовало бы упрекать людей за удовольствие напомнить себе о том, какие они заботливые и олицетворяют в семье добродетель. Тем более, что повод совсем не надуман, все так и есть и сам идёт в руки. Ко всему прочему, если «сидит и носится хорошо», то не так жалко, что отдал. Хотя если бы я кому с барского плеча пальто скинул – сюжет в жанре «фэнтези», – то оказался бы погребён под переживаниями совершенно иного рода. Вот пример одного из них:

«Что это, мать его, за несправедливость такая?! У меня пальто два года на вешалке болталось, потому что на пузе не сходится, только место в шкафу занимало, а этот, смотри, носит! Не вылезает из него. И впору-то как… Всюду подошло. Словно на него сшито. А покупалось, что характерно, не на него. Рожа вон радостная, светится весь. Тепло ему, дармоеду. А ну как назад в шкаф пальтецо затребую? Эй! Ишь задёргался, обалдуй, уловил флюид. По мне, пусть лучше вещь в шкафу моль кормит, чем этот нежится. Ходить ему, видите ли, не в чем…»

Однако такая низость натуры может проявиться лишь в том случае: если мне свыше будет дарована роль благодетеля, а принимающей стороной – в этом вся пикантность – станет свояк. То есть при невозможном стечении обстоятельств. Выходит, что шансов у меня никаких.

В моем шифоньере только тени одежд, невидимые наряды на видимых плечиках. А впереди, между прочим, межсезонье, и если химчистка не раскошелится, то преть мне в пальто с изуродованным карманом вплоть до майских праздников. То есть до плаща. Плащ, слава Богу, мне никто не дарил, он исконно мой, родимый. Это заметно. Уж хозяину вещи точно. Да и принадлежность фасона к давно ушедшей эпохе скрыть невозможно. Тогда в моде доминировал преувеличенный объём, и я гордо смотрелся в плаще как в приобретённом на вырост. В те времена я был заметно крупнее, так что сейчас как раз плащ, в отличие от пальто, смотрится на мне неразборчиво одолженным. Но когда я в своей вещи, ни у кого нет ни права, ни повода гнуть меня в неловкую позу осчастливленного.