Андрей Виноградов - Не ум.ru [litres]

Противно застревать в мерз…оте. Без «л». Без любви, теряя личность. Но ведь мама же.

Однажды я стоял у нее на балконе, мама с кем-то строго и обстоятельно говорила по телефону, а я неотрывно смотрел вниз с пятого этажа. Улица была пустынна – в ее квартале, как и в моем, мало кто по ночам прогуливается. И днём-то с опаской. Но темнота скрыла привычную неухоженность ландшафта и заброшенность людских жизней, самые юные из которых успеют застать эру переселения на Марс. Потому что Марс после убитой Земли – это будущее. А мы, нынешние люди, – уже прошлое. Мусор Галактики. За компанию «мусором» тьма вперемешку с туманом прибрала колдобины, разваленные тротуары, убогие кусты, забрызганные грязью из-под колес. Я зажмурился и представил себе белым снегом присыпанную траву, как водоросли морской солью…. Не так много есть на свете мест, где жена, перебарывая в себе женское, посоветует припозднившемуся мужу остаться до утра где-то там, где она не знает, а ей божатся, что у сослуживца. Думал ли градостроитель, но возводит рай для «ходоков». Я так долго и пристально вглядывался в глубину картины, уже бездумно, что инстинктивно сделал шаг назад. Будто с паузы снялся. «Pla-a-ay». Тут мама сказала:

– Тебе пора, дальше только холоднее будет.

О чем она говорила? Что имела в виду?

Бывает, что посреди выяснения отношений мама вдруг замолкает. У нее целый арсенал молчаний: недоуменное, презрительное, лихорадочный поиск решения… Некоторые из них нуждаются в подкреплении мимикой, иные – нет. Молчание, с которым чаще всего приходилось соприкасаться, – я ведь тоже замолкал и мы соприкасались молчаниями, было приговаривающим. Мне оставалось только согласно кивнуть. «Вина доказана, милосердия не алчу». Кивок был условностью, его можно было исполнить… глазами. Просто моргнуть, придержав веки в нижней позиции чуть дольше обычного. Мне казалось, что такой финт позволяет считать разгром не полным и уж точно не окончательным. «Полусдался», так сказать. И считал такое положение вещей небольшим сыновьим отыгрышем. Впрочем, победитель в тонкости моего боя с оппортунизмом не вникал, а может и вовсе не замечал, как не замечают неровности почвы взгляды, устремленные к горизонту. Но и не торжествовал, не строил из себя триумфатора, как поступил бы я на мамином месте. Каков резон возвеличивать закономерность?

Иногда нам каким-то чудом удается без потерь выйти из кухонной перепалки, и тогда мы можем как о само собой разумеющемся поговорить о дурном нраве погоды, о лицемерии и корыстолюбии власти и церкви… «Первый венчанный однополый брак», как мама определила этот альянс. О Коровине, наконец. Нам обоим он нравится, особенно плакат «Дмитрий Донской». Почему плакат? Не знаю. Загадка. Как и все во вкусах и предпочтениях. Пусть нам так не кажется.

Иногда обсуждаем книги. Наверное, реже всего остального. При том, что разговоры о литературе куда менее эмоционально заряжены, чем те же слухи про патриарха, а значит, почти безопасно при наших-то застарелых разночтениях. Однако если уж посчастливилось разминуться с одной ссорой, то глупо проваливаться в другую. Мы оба это понимаем и поэтому разыгрываем благодушие людей, чьи жизни творящееся вокруг свинство впрямую не задевает.

Среди писателей у нас почти нет общих привязанностей, и я выбираю со своей «полки» тех, кто мог бы, на мой взгляд, маме приглянуться. Рассказываю, чуть подправляя акценты в привечаемую мамой сторону, ведь редактор. Иногда получаю приз: «Ну не знаю… Может быть, и стоит полистать». Читать за мной – много чести, «полистать» – в самый раз.

Часто на два голоса мы льстим старой театральной школе. Редкий случай, когда яблоко не под сливу закатилось. Про новый эпатажный театр знаем до безразличия мало, ловим слухи с полей чужих шляп. Впрочем, это не мешает ему получать от нас «на орехи», как говаривала бабуля. Да, несладко театральным новациям с нами приходится. Горше только телевидению.

Я уверен, что театр мы обижаем зря, но разговор поддерживаю с готовностью, даже пылко. Иногда сам начинаю верить в то, что говорю, правда, всё это ненадолго.

Когда мы общаемся так, в унисон, я расслабляюсь. Я сыт, мне неожиданно хорошо, уютно, я утрачиваю бдительность и засиживаюсь. Но судьба, вопреки обычному правилу, прощает мне легкомыслие. Уходя, я целую маму в щеку и честно думаю, что на следующей неделе обязательно загляну. Даже говорю ей об этом. Когда наклоняюсь к ее лицу, она проводит рукой по моим волосам… Я и сам знаю, что давно пора сходить в парикмахерскую, но мама молчит. Потом что-то в ней меняется и она подталкивает меня к двери: