Джоди Пиколт - Новое сердце [litres]

Вмешался один из офицеров:

– А если заключенный не может встать?

– Если он не может идти, его пристегнут ремнями к носилкам и привезут на каталке.

Они продолжали говорить «заключенный», словно не знали, кого собираются казнить через сутки. Я понимал, что они не произносят имени Шэя, потому что ни у одного не хватает на это смелости. Ведь это сделало бы их ответственными за убийство – то самое преступление, за которое они вешали человека.

Начальник тюрьмы Койн повернулся к другой камере:

– Как вам эта работа?

Открылась дверь, и вошел еще один мужчина. Он положил руку на плечо фиктивного заключенного.

– Прошу прощения, – сказал он, и я узнал его по первым же словам.

Это был тот британец, которого я застал в квартире Мэгги, когда вломился к ней, чтобы сообщить о невиновности Шэя. Его звали Галлахер. Он взялся за петлю и поправил ее на шее «преступника», затянув узел прямо под его левым ухом.

– Видите, куда я заправил веревку? Постарайтесь, чтобы она была здесь, а не у основания черепа. Усилие при падении в сочетании с расположением узла приводит к перелому шейных позвонков и отключению спинного мозга.

Начальник тюрьмы вновь обратился к своим подчиненным:

– Суд предписывает нам зафиксировать смерть мозга на основании расчетного падения и факта остановки дыхания заключенного. По сигналу врача нижние шторки также задергиваются, и тело немедленно освобождается из петли. Важно помнить, что наша работа не заканчивается падением тела. – Он повернулся к врачу. – А потом?

– Для защиты сердца и других органов мы его интубируем. После этого я проведу перфузию мозга для подтверждения смерти мозга, и мы заберем тело из тюрьмы.

– После того как группа следователей по уголовным делам подтвердит факт казни, тело будет направлено к судмедэкспертам. Их белый микроавтобус без опознавательных знаков будет стоять за шатром, – пояснил начальник тюрьмы. – Они доставят тело в больницу.

Я заметил, что начальник тюрьмы тоже не произнес вслух фамилию врача.

– Остальные посетители выйдут через передний вход шатра, – сообщил Койн, указывая на откидной полог и впервые заметив меня.

Все находящиеся на помосте виселицы люди уставились на меня. Я встретился взглядом с Кристианом Галлахером, и тот незаметно кивнул. Начальник тюрьмы прищурился и, узнав меня, вздохнул:

– Я не могу впустить вас сюда, отец.

Не дожидаясь, пока меня выведут охранники, я выскользнул из шатра и вернулся в здание, где Шэй и сейчас ждал своей смерти.

В ту ночь Шэя перевели в шатер для казни. Там соорудили отдельную камеру, находящуюся под постоянным наблюдением. Поначалу казалось, что это обычная камера, но через два часа его пребывания в ней температура начала стремительно понижаться. Шэй все время дрожал, хотя был укрыт кипой одеял.

– Термометр показывает шестьдесят шесть градусов [24] 66 градусов по Фаренгейту – это примерно 18,8 градуса по Цельсию. , – сказал охранник, щелкнув по нему пальцами. – Май на дворе, елки-палки.

– И вы чувствуете, что сейчас шестьдесят шесть градусов? – спросил я.

У меня онемели пальцы на ногах. С нижней перекладины моего табурета свисала сосулька.

– Можно принести обогреватель? Еще одно одеяло?

Температура продолжала падать. Я надел куртку и застегнул доверху на молнию. Тело Шэя сотрясала дрожь, губы посинели. Металлическая дверь камеры покрылась затейливыми узорами изморози.

– Вне здания на десять градусов теплее, – заметил офицер. – Ничего не понимаю. – Он дул себе на руки, в воздухе повисло облачко пара от его дыхания. – Я могу вызвать техпомощь.

– Пропустите меня в камеру, – попросил я.

Охранник с удивлением уставился на меня:

– Не могу.

– Почему? Меня дважды обыскивали. Рядом со мной нет других заключенных. И здесь находитесь вы. Это все равно что встречаться в комнате переговоров, разве нет?

– За это меня могут уволить…

– Я скажу начальнику, что это моя идея, и буду осторожен. Я священник. Неужели я стал бы вам лгать?

Покачав головой, он отпер дверь громадным ключом. Я вошел в камеру и услышал, как щелкнул замок, когда меня заперли в мирке Шэя размером шесть на шесть футов. Стуча зубами, Шэй взглянул на меня.

– Почему… так… холодно? – прошептал он.

Я покачал головой:

– Старайся не думать об этом.

Старайся не думать, что в этой крошечной камере температура ниже нуля. Старайся не думать, что эта камера соединяется с виселицей, на которой ты завтра будешь болтаться. Старайся не думать о море лиц, которое увидишь, когда будешь стоять там, наверху, о том, что скажешь, когда тебя попросят, о том, что сердце у тебя так сильно бьется от страха, что ты не услышишь собственные слова. Старайся не думать о том, что несколько минут спустя, когда ты умрешь, это самое сердце вынут из твоей груди.