Нина Вяха - Завещание

Анни сразу же направилась прямиком в Аапаярви. Она села на автобус, как делала это раньше, когда еще жила дома и никто из них даже не помышлял о жизни в городе.

Последний участок пути пришлось идти пешком, без малого три километра, и вскоре она поняла, что не рассчитала свои силы: опухшие ноги заболели уже через пару сотен метров – лето 1982 года выдалось рекордно жарким даже для Торнедалена. К счастью, ей не пришлось идти пешком всю дорогу, потому что примерно через километр ее нагнал сосед. Отругав ее за то, что она в столь интересном положении пускается в такие рискованные авантюры, он помог ей залезть в свой трактор.

И они оба посмеялись над ее неуклюжестью.

Когда Анни устроились в тесной кабине, сосед пробормотал соболезнования по поводу кончины Пентти и спросил, когда будут роды.

Узнав, что осталось всего две недели, снова выругался: какого черта она вообще здесь делает, разве она не понимает, что жизнь нужно ставить превыше смерти? Анни ответила что-то уклончивое, после чего они молча продолжили свою неспешную поездку.

Просто удивительно, до какой степени иные места прямо-таки запрограммированы в нас, потому что вся дорога на всем ее протяжении выглядела точь-в-точь, какой Анни представляла ее себе еще в поезде, и даже если бы она зажмурилась, это не сыграло бы никакой роли. Окружавшая ее местность жила в ней все эти годы, намертво укоренившись. Но вот дом, дома больше не было.

Анни помнила, как прощалась с ним в тот день, прошлой зимой, как стояла во дворе и обводила все взглядом, отчасти уверенная в том, что это в последний раз. Но она подумала так тогда, потому что верила, что больше сюда не вернется. А не потому, что дома не станет.

Во дворе стояли две полицейские машины, а позади них Анни увидела обгоревшие руины, которые когда-то были ее отчим домом.

Часть внешних стен осталась стоять, и в самом центре дома возвышалась печная труба, вся черная и грязная от сажи, но в остальном мало что уцелело. Пару ступенек лестницы и так, по мелочи. Руины уже не дымились, но раскаленный воздух все еще дрожал над пепелищем, словно над асфальтом в жаркий день.

Чуть дальше, на противоположной стороне двора возвышался остов будущего дома Эско. Стен еще не было, сам дом держался лишь на опорных балках. Но стропильная ферма крыши была уже на месте и, если поднапрячь фантазию, то уже можно было представить себе, как будет выглядеть готовый дом.

Дом Эско действительно стоял на правильном месте. Вот где нужно было с самого начала его строить. Само место словно было создано для этого. Растущая рядом сосна высоко возносилась вверх, к синему небу, как вечный страж, стойкий и верный.

Прежний же дом исчез. Сгинул.

Он существовал. Но теперь его больше нет. Коровник остался, и на мгновение Анни напрочь позабыла о том, что случилось, и в нетерпении уставилась на дощатую дверь, ожидая, что та сейчас откроется и оттуда появится отец, прихрамывая, пересечет двор и лениво поднимет руку в приветственном жесте.

Подойдя к полицейским машинам, Анни увидела шефа местной полиции Юху Сотилайнена, беседующего с одетым в штатское комиссаром, – должно быть, из Кеми, поняла она, из большого города, где власти располагали куда большими ресурсами для ведения подобных расследований, чем здесь, в провинции. Юхе Сотилайнену сейчас должно быть было около шестидесяти, и Анни помнила все те моменты, когда он въезжал к ним во двор с суровым выражением на лице и одним из детей Тойми на заднем сиденье. Саму Анни полиция никогда не привозила домой, но со многими другими ее братьями и сестрами такое бывало, и не раз.

И каждый раз, когда она его видела, ей казалось, что он еще больше увеличился в размерах, словно, чем старше он становился, тем все больше распухало его тело. Он даже не сподобился захлопнуть дверцу машины, и она видела, как в салоне по кожаным сиденьям ползают мухи. Заметив Анни, он направился к ней и, чуть неловко похлопав ее по плечу, выразил свои соболезнования. От шефа Сотилайнена пахло застарелым потом, а лучше сказать, воняло, и Анни пришлось задержать дыхание, чтобы ее не вырвало прямо на месте.

Она совсем не была к готова к тому, что на нее так сильно начнут влиять окружающие запахи, и ей с таким трудом придется сдерживать периодически подкатывающую к горлу тошноту. Правда, сейчас, на исходе беременности, ее рвало уже не так часто. Но жаркое лето, казалось, усиливало все запахи, словно кто-то специально подкручивал громкость.