Дмитрий Быков - Палоло, или Как я путешествовал

Надо ли говорить, что спаситель наш Игорь в гостинице уронил свой предпоследний бастион, сел с нами за преф по центу за вист и на третьей же сдаче был нами подсажен на мизере на паровоз из семи взяток.

– … …! – сказал он на хорошем русском языке и закурил Андрюхину сигарету.

Так довершилось падение Игоря Кациса.

…В аэропорту глаза его были влажны.

– Вы пишите, ребята, обязательно пишите! – просил он.

Мы и пишем.

Он отвечает нам сдержанными, корректными письмами. Его жена научилась водить машину, старший сын подумывает о Гарварде, а младший делает большие успехи в программировании. Правда, этот младший почти забыл русский. Но Игорь хорошо говорит по-английски.

Какие сволочи! – убеждённо говорила Джоан. – Ты только подумай, ещё вчера они все её навзрыд жалели, а сегодня возят детей на это чёртово озеро! Да в моё время знаешь, что бы с ним сделали, с этим её парнем? Нашлись бы ребята, которые оторвали бы ему все причиндалы на главной площади, вот что! И попробуй кто вякни!

Говоря о своём времени, Джоан имела в виду американскую ситуацию конца тридцатых годов, когда ей было пятнадцать лет. К этому времени относились самые яркие впечатления её жизни. Она ещё помнила, как убили Бонни и Клайда. Сейчас она держала в Спрингфилде, штат Иллинойс, антикварную лавку, куда я приходил каждый вечер. Как большинство столиц штатов, городишко был маленький и двухэтажный, поскольку ни одно здание не имеет права быть выше Капитолия. В пять вечера жизнь замирала. Цыплёнок в меду по-гречески в ресторанчике напротив гостиницы оказался обычной курицей в кляре, «Форреста Гампа» в главном кинотеатре я уже посмотрел (нас было в зале пятеро маргиналов – я, китаец и три негра). Пьянствовать с местной прессой, в которой я стажировался, мне надоело: все разговоры были о рекламе, предстоящих выборах в Сенат и о деле Сьюзен Смит, которое многим наверняка памятно.

Сьюзен Смит, двадцатитрёхлетняя красавица из Южной Каролины, отличница и любимица городишки, вышла замуж за бойфренда своих школьных лет, но поймала его на измене: он спал с её подругой. Сама Сьюзен только что родила ему второго, денег абсолютно не было, но даже страх перед нищим будущим не помешал девчонке выгнать мужа. Тот не особенно сопротивлялся. Потом у неё завёлся дружок – сын владельца мебельной фабрики, где она прирабатывала, мальчик с фольклорным именем Финдлей. Абсолютно одинокая и привязчивая, она к нему прикипела всем сердцем, как свидетельствовали о том все знавшие её (никто о ней там ничего толком не знал, кстати: все были убеждены, что у Сьюзен Смит классная жизнь, дети всегда чистенькие и ухоженные – а у неё вот уже год не было денег расплатиться с врачом, принимавшим вторые роды). Финдлею она быстро надоела, тем более что у этого папенькина сынка был в окрестностях городка личный замок для оргий: чего ему было делать с отличницей Сьюзен Смит, которая ничего толком не умела? Он написал ей политкорректное письмо, которое на всякий случай не стёр из персонального компьютера и потом предъявил корреспондентам, этакая мразь. Сьюзен Смит решила покончить с собой, села в свою «Мазду» девяностого года и поехала с детьми на берег местного озера с твёрдым намерением загнать машину в озеро и погибнуть вместе с ними. В последний момент, когда машина была уже у кромки воды, инстинкт самосохранения сработал: она выпрыгнула. Дети погибли. А Сьюзен, судя по всему, рехнулась.

Она обратилась к полицейскому, солгав, что машину с её детьми угнал какой-то негр (в профиль, кстати, безумно похожий на её мужа – так вышло по словесному портрету, который она составила в полиции). Детектор лжи расколол её очень быстро. Вскоре она созналась, что сама утопила детей. Страна, которая только что вела бешеные поиски и вовсю сопереживала Сьюзен Смит, вспыхнула праведным гневом. Родители возили детей на озеро, откуда только что подняли «Мазду» с двумя трупами, и дети по ночам в кошмарах кричали: «Мамочка, а ты не утопишь меня?!» Короче, общенациональная пятиминутка ненависти, и умом я понимал, что Сьюзен Смит всё это заслужила, но мне почему-то было очень жалко бедную девку, которой сроду не помог никто из соседей и которую теперь приходится прятать от разъярённого городского населения, больше всего уязвлённого тем, что их городок заподозрили в расизме. Она ведь на негра свалила! Эту же тему особенно пылко муссировали ребята из спрингфилдской прессы, и я в своём сострадании к детоубийце, которую обличали по телевизору раскалённые, раскормленные домохозяйки, чувствовал себя монстром. Поэтому я ходил к Джоан и отводил душу.