Я еще не знал, что тетя умерла и уже подвергалась допросу и испытаниям ада, если ад есть… а он есть…
Тетя осталась в моей книге… в ней уже много мертвецов, есть и живые, но их не замечают, и ведут они себя как мертвые или спящие…
Тут нечему удивляться… нет в этом ничего странного и страшного…
Обычные будни воображения сумасшедшего…»
«Я иду в толпе беженцев от войны и пишу…
Я устал и продрог, можно сказать, я изнемогаю… сам виноват, я мог бы отсидеться в доме на Поварской улице, но там все так странно и безрадостно…
Как-то я столкнулся в коридоре с полковником… он что-то говорил, восклицал… мне кажется, он ослеп… или делал вид…
Но так ли это важно?.. дома уже нет, грязь его снесла… снесла она и другие дома, те, что стояли рядом… остались только высокие, соседние дома…
Я остановился, как окаменел, а беженцы пошли дальше…
Я стоял, не трогался с места… я размышлял о привычных и понятных вещах…
Мысли путались…
Я успокаивал себя… ничего страшного… обычное головокружение, слабость…
Что-то от меня отделялось и удалялось… и я не противился…
Мне было странно и страшно…
Со мной такое уже было…
Еще шаг и страх превратится в ужас… или в блаженство…
Я лежу и не могу встать… приходится ползти… и я ползу, извиваясь…
Прохожий что-то сказал мне, я не понял, но догадался…
Я продолжаю ползти… ничего, ничего… доползу… я уже на полпути…
Вижу дали… они сами себя творят… такая спокойная красота…
На склоне неба в мареве показался город, перспектива улиц, раздвигающихся в бездонность неба…
Донесся перезвон колоколов…
Я ползу в лоно неба, которое манит меня и пугает…
В глазах потемнело… я снова ощутил головокружение, приступ слабости, как затмение…
Это было похоже на сон из детства, когда тело становилось точно ватное…
Я уже готов принять и свет, и тьму, так и не поняв, для чего я был нужен богу…»
На площади у руин театра было тихо и пустынно…
Марк увидел раскрытую и брошенная на камни книгу… ее листали сквозняки…
«Она как бабочка… машет крыльями, пытается взлететь…» — подумал Марк и лег рядом с книгой…
Он лежал на спине в молитвенной позе, пока кто-то не сказал: «Аминь…»