Татьяна Свичкарь - Мед багульника [сборник]

— Не надо никого беспокоить… Будут приходить, волноваться… А у меня нет сил нет успокаивать.

Это случилось с разницей в несколько дней.

Лене позвонили «северные хозяева».

— Неудобно вам такое говорить… Так хорошо у нас с вами всё складывалось. За квартиру нам было спокойно. Только… мы её продавать хотим.

Само по себе расставание с привычным жильём огорчило бы Лену мало. Она никогда не принимала внешнее, материальное — близко к сердцу. Но, найди она новое жильё, даже по соседству, всё равно это будет уже не то, что с Юрием Григорьевичем — дверь в дверь. Они жили почти одним домом.

Как примет это он? Ему становилось лучше. Юрий Григорьевич уже ходил по квартире и мечтал о дне, когда сядет на балконе, подставит лицо раннему апрельскому солнышку.

Несколько дней Лена собиралась с духом. А потом оказалось, что зря старалась.

В квартире Юрия Григорьевича, по-хозяйски распахнув шкаф, доставала вещи и укладывала их в сумку женщина средних лет, с короткой стрижкой.

— Это моя Светочка, — сказал старый артист. Он сидел в кресле и улыбался. — Доченька, познакомься. Леночка — мой большой друг.

— Спасибо вам, — серьёзно, с интонациями Юрия Григорьевича, сказала Светочка. — Я знаю, что с папой было очень плохо. Я его уже ругала — почему не позвонил, как так можно? Всегда он всех бережёт…

— А что ж ты сама? — про себя спросила Лена. — Неужели жизнь к тебе так щедра, что ты про такого отца можешь забыть на месяцы?

— Я его завтра на дачу увезу, — говорила Света. — У нас хорошая дача, тёплая… Пусть гуляет в сосновом бору…

— А… — начала Лена.

У нее сто вопросов было — достаточно ли там тепло? И останется ли Света приглядывать за отцом. А если нет — кто будет это делать?

— Мы дадим тебе адрес, ты же приедешь к нам? — спросил Юрий Григорьевич.

Лена пожала плечами.

— Ну, ты позвонишь тогда, — говорил он, чтобы не было сомнений, что она приедет.

…Дома она легла на подушку, и подумала, что Господь Бог — это гроссмейстер, который просчитывает партию на десять ходов вперёд. Обиды в душе её не было. На что обижаться? Что чуда не случилось? Что не стала она «зарёю вечерней»? На это обижаться нельзя…

Но войти в число гостей Юрия Григорьевича — и по-доброму сидеть с ним за чаем — на это у неё тоже сил не было. Может, она когда-нибудь и поднимется до таких высот — лишь бы видеть того, кого любишь… Но сейчас так невозможно было.

А значит — надо уехать далеко, на другой конец города, и адреса не оставить.

Всё уже случилось, и надеяться было не на что.

Она открыла окно и долго стояла, глядя в ночное небо. Двор тёмный — пустырь, и звёзды видны ярко. Но был апрель, а не август, они не падали, и даже желание загадать — нельзя.

Но всё это — весенний сырой воздух, и яркое звёздное небо — были так хороши, что сквозь — как она думала — безнадёжность в её душе — всё же властно приходила мысль, что мир прекрасен, и стоит жить хотя бы ради этой его прелести.

Стояли те последние мартовские дни, когда на дорогах ноги вязнут в грязной снежной каше, а ледяной дождь сменяется мелким снегом.

ые хлопья снега, то моросит легом.

Такая погода напоминает Великую Субботу, когда даже верные ученики Христа замерли в сомнениях и тревоге: воскреснет ли Он? И хотя знаешь, что Пасха вот-вот, и скоро от этих грязных сугробов не останется и следа, но где-то в душе — не веришь, что весна на пороге.

Коты наши поочередно вспрыгивали в распахнутый проём форточки и замирали — изучая улицу, напряженно подняв хвосты.

— Ну, куда, куда понесли свои мохнатые абрикосы? Дождь там, — говорила мама.

И коты возвращались — дремали на столе, ловя тепло от батареи и лампы, возле которой я читала. Потом укладывались на постель, величественно и сонно жмурились и засыпали под шум дождя.

Запел сотовый телефон. Я люблю его голос — потому что мой номер не знает никто, кроме друзей. На этот раз звонила школьная подруга.

— Я к тебе приеду?

— Конечно, — отвечаю я.

И только потом думаю, что добираться ей ко мне двумя автобусами, а дело к вечеру, и этот дождь…

— Мне такое тебе надо рассказать, — почти поет она.

— Отпрашивайся тогда у домашних с ночевой…

— Там посмотрим, — говорит она и отключается.

Спустя час я открываю дверь — и не узнаю её. Мы дружим… Боже мой… с восьмого класса. И сейчас, на пятом десятке, мне кажется, что мы снова — в том же восьмом. Она отряхивается от дождя. Белокурые волосы, как у девчонки, распущены по плечам. Алая куртка — цвет тюльпанов, которые скоро, не смотря ни на что — зацветут.