Валерий Гужва - Призрак Шекспира

Однако — ошибался. Он имел приятную беседу с заместителем министра, достаточно убедительно доказывавшим, возможно, и себе тоже, что культура, в частности театральная, глубоко укоренена именно в провинциальных центрах, что столичные театры ничем не лучше известных областных, и министерство ожидает от Александра (он краем глаза зацепил бумажку на столе) Ивановича ярких вспышек. Он так и сказал — вспышек, а Петриченко-Черный хотел сплюнуть через левое плечо, заметить — от вспышки недалеко до пожара, пошутить, что не намерен прогореть вместе с театром, но придерживался протокола и улыбался доброжелательно.

Уладив все дела в министерстве, вплоть до финансовых подробностей существования театра, не очень утешительных, с приказом и деньгами он был готов еще в этот вечер выехать по назначению, но на выходе из дома на тихой киевской улице его перехватил аккуратно одетый молодой чиновник:

— Александр Иванович, вас приглашает министр!

Разговор был интересный, хотя Александр Иванович, отдавая должное уму, эрудиции министра, так и не мог понять, зачем был призван, пока министр не сказал:

— Вам, наверное, будет нелегко. Не потакайте вкусам местных… должностных лиц. Я вам завидую: делать что-то конкретное, настоящее, без демагогии. Желаю успеха. Если надо — обращайтесь.

Приятно было ехать в поезде, думая о том, что впереди ждет настоящая работа, что ей не жалко отдавать больше, чем время, больше, чем накопленная в нем, Петриченко, энергия действия. Александру Ивановичу из всех добрых наставлений министра больше пришлось по душе это его «не потакать вкусам местных чиновников», хотя он хорошо понимал, что без каких-либо компромиссов не обойтись.

За плечами Петриченко-Черного был большой и актерский, и режиссерский опыт. Потоптав в юности сцену театра преимущественно в мелких ролях, он, человек самокритичный, решил искать себя в режиссуре. Ему повезло: документы прошли, и он попал в Москву на Высшие режиссерские курсы.

В Москве, точнее, в Подмосковье, на даче, жил заслуженным пенсионером его дядя, бывший заместитель министра. Жил одиноко, похоронив жену, и когда Александр Иванович, тогда еще Саша, напомнил дяде о себе, тот не отфутболил родственника, как часто это бывает, а пригласил к себе, долго смотрел на молодого человека (видел его еще мальчиком, когда был при должности и в кои-то веки бывал на родной земле, посещал семью брата). Очевидно, Саша прошел все бытовые и политические тесты, во взрослом варианте понравился Алексею Трифоновичу, и тот погодя предложил сыну младшего брата Ивана, пока он будет учиться на курсах, пожить в его московской квартире, стоящей ежегодно пустотой с весны до глубокой осени.

При племяннике старик ожил. По первому снежку вернувшись в белокаменную, порадовался, что Александр дом не запаскудил, пустыми бутылками кухню не заставил, кровати в спальне не трогал, дивана в гостиной не сломал.

В общем Александру повезло с дядей: был Алексей Трифонович не жадина, характера вполне приемлемого, не ворчал относительно манер и предпочтений современной молодежи, не учил племянника жить. Но иногда или газета, или радио, или телевизор плевали ему в душу, вспомнив соответствующим образом порядки во времена, когда дядя верой и правдой служил партии, государству и народу. Тогда Алексей Трифонович мог часами спорить с прочитанным или услышанным, не стесняясь слов, чтобы как можно чувствительнее обвинить нынешнюю власть и ее пользователей в бездарности, обмане и еще во множестве грехов. Доставалось и Хрущеву, и Брежневу, и калифам на час, вплоть до выходца из Ставрополья, который только примерялся держать в руках партийные вожжи.

Александру доставалась роль немого слушателя, потому что когда-то он выразил сомнение в мудрости и безупречности управления страной во времена Сталина, став на время чуть ли не врагом седовласому родственнику.

— Ты паленого волка не видел, живешь на всем готовом, а мы и день и ночь жилы рвали и в войну, и после нее. Где и кем был бы этот Горбатый, кабы не железная воля Сталина? Где была бы искалеченная страна, кабы не его ум и твердость? Развратили людей, сами себе яму роют. Не ведись на демагогию диссидентов, кислота и желчь разъедают и разрушают!

Попробовал Александр смягчить ситуацию:

— Вы же знаете, что без кислоты и желчи желудок человека не может переваривать пищу, природа недаром так придумала — и для человека, и для общества.

Алексей Трифонович замолчал и долго смотрел куда-то над головой племянника.