Генри Крейн: Санта–Барбара IV. Книга 2

— А я и не чувствую. Тебе ведь сегодня тоже пришлось несладко. Правда?

— Да, — сказала она. — Но мне непонятно, почему ты считаешь, будто мы не заплатили за все? Я не хотела зла Сантане. Но я и сама была несчастна. Я была испугана, одинока и не понимала, почему заслужила это. Ты чувствовал, примерно, то же самое. Круз кивнул.

— Да.

— Неужели это не важно? — продолжала она с болью в голосе. — Ты уговаривал себя не страдать от того, что любишь меня. Но разве от этого было менее больно?

Он отрицательно покачал головой.

— Нет. Ты права.

— Круз, вне зависимости от того, что случится потом с Сантаной — мы ей помочь уже не можем. Пусть это звучит бессердечно…

Круз отвернулся.

— Нет, это звучит просто честно. Но…

— Но?

— Нет, ничего, — он махнул рукой. — Просто тяжело…

Иден доверительно шагнула ему навстречу.

— Я понимаю. Круз, мы пробовали. Мы долго старались. Сначала мы боролись за то, чтобы не быть вместе. Потом мы боролись за то, чтобы быть вместе… И дорого заплатили за это. Но, как видишь, мы все‑таки вместе и наша любовь жива. У нас есть еще один шанс.

Круз растерянно взглянул на нее.

— Даже сейчас в это трудно поверить…

— Верь! — решительно сказала Иден. — Одиночество и муки остались позади…

На глазах у Иден проступили слезы.

— Я люблю тебя, — тихо произнес Круз. — Очень сильно люблю… И чтобы я не говорил, всегда помни об этом. Всегда…

Иден с надеждой смотрела на него.

— Я буду помнить. Мы сами должны отвечать за себя, Круз. Мы должны жить так, как нам суждено. Мы должны быть такими, какие мы есть. Мы будем очень счастливы, если будем сами собой. Давай больше не будем терять времени…

СиСи в домашнем халате вышел из своего кабинета и, пройдя по коридору, постучался в комнату Мейсона.

— Войдите, — откликнулся тот.

СиСи шагнул через порог и плотно закрыл за собой дверь.

— Мейсон, я подумал, что ты еще не спишь, и хотел задать тебе пару вопросов.

— Да, отец, слушаю.

СиСи некоторое время колебался.

— О чем ты сейчас думаешь, Мейсон?

Тот мягко улыбнулся.

— Обо всем, отец.

СиСи задумчиво прошелся по комнате и, остановившись возле окна, стал барабанить пальцами по стеклу.

— Да, — сказал он, наконец. — Темно… Когда кого‑то теряешь, тяжелее всего по ночам. Ночью, в одиночестве, все вспоминаешь…

Мейсон вздохнул.

— Нет, не в этом дело. Я стараюсь не думать о горе, которое меня постигло.

СиСи пожал плечами.

— Но ведь это не зависит от твоего желания.

Мейсон возразил:

— Я стараюсь настроиться на волну добра. Это, оказывается, не так‑то просто. Мне пришлось многому научиться…

СиСи озабоченно взглянул на сына.

— Мейсон, а где ты был после того, как ушел?

В голосе Мейсона послышались нотки отчуждения.

— А что? — сухо спросил он.

— Я не ищу виновников, мне просто интересно, с кем ты общался. Скажи мне.

Мейсон столь же неожиданно рассмеялся.

— А, я понимаю, что ты имеешь в виду. Ты не веришь, что я мог прийти к этому сам.

СиСи уверенно кивнул.

— Нет, почему же… Просто я думаю, что перемена произошла слишком быстра.

Мейсон с любопытством посмотрел на отца.

— Скажи мне, а что ты думаешь по этому поводу?

СиСи отвернулся, нахмурившись.

— Вряд ли тебе будут интересны мои теории по этому поводу.

Но Мейсон уверенно возразил:

— Мне очень интересно.

СиСи повернулся к сыну.

— Ну, хорошо, — со вздохом ответил он. — Меня интересуют последствия личной трагедии. То, как человек приходит к новой философии, новой вере. Надеешься, что какое‑то чудо унесет боль. Самое ужасное в том, что, когда новизна притупляется, боль может вернуться. И бывает даже сильнее, чем прежде. Я не хочу, чтобы с тобой так случилось.

Мейсона не смутили эти слова.

— Те перемены, которые произошли со мной — не временные. Они настоящие.

СиСи неопределенно покачал головой.

— Может, и так…

— Я чувствую в себе то, о чем и не подозревал, — продолжил Мейсон. — Много лет меня обуревали обида и злоба. Что‑то сжигало меня изнутри. А теперь я стал другим человеком.

СиСи недоверчиво взглянул на сына.

— За такой короткий срок? Мейсон усмехнулся.

— Ты все еще не веришь мне? Ты хочешь увидеть доказательства? Хорошо, я представлю их тебе.

— Не нужно, Мейсон.

— Нет. Я хочу сказать, — настаивал Мейсон.

— Что сказать?

— Я из‑за этого не могу уснуть, — проникновенным голосом сказал Мейсон. — И домой вернулся из‑за этого. Я должен тебе это сказать, отец. Может быть, немного поздно, но сказать надо, — он вдруг улыбнулся. — Я люблю тебя. Мы причинили друг другу много боли, но теперь все забыто, прощено и забыто. Все забыто, отец…