Вигдис Йорт - Наследство [litres]

Затем Оса рассказала, как добр был отец к бабушке, своей матери, когда та в старости тяжело заболела. Так оно и было, хотя я совершенно позабыла о том, как отец заботился о бабушке, как по несколько раз в неделю ездил в дом престарелых, где она жила, и всячески поддерживал ее. Оса сказала, что отец придумал такой распорядок, при котором кто-то из семьи непременно навещал бабушку каждый день. Этого я не помнила, возможно, я к тому времени уже не жила с родителями. Я рано уехала от них, сразу после школы, как только случай выдался, а Астрид с Осой оставались в родительском доме. Наверное, они тогда жили вчетвером. Почему же у меня вылетело из головы, что отец так заботился о своей матери, когда та заболела, и что действительно навещал ее по несколько раз в неделю? Потому что это шло вразрез с моими представлениями об отце? Я же решила для себя, что он питал к женщинам ненависть из-за равнодушия собственной матери, потому что та оттолкнула его. Я пыталась уложить образ отца в определенные рамки, но, выходит, безуспешно? Или же отец отдавал долг, но не тем, кого предал, а старой безобидной старушке, которую больше не боялся? У отца просто появился повод проявить доброту и заботу, ведь ему так нужно быть добрым, и доброта по отношению к старой больной матери – это намного проще, чем по отношению к преданным, тем, кого он боялся, кто взрослел и набирался зрелости, и, возможно, однажды стал бы опасным – это же частенько происходит, верно?

Оса повернулась к гробу, к отцу, и срывающимся голосом проговорила слова прощания. Я взглянула на Астрид – та сидела, отвернувшись и склонившись вперед. Мать, как мне показалось, сохраняла спокойствие.

Дочка Осы встала и положила на гроб красную розу, церемониймейстер, до этого момента прибегавший к словам общеупотребительным, переключился на церковную лексику: «Из праха ты взят, в прах возвратишься и из праха восстанешь». Он бросил на гроб три лопаты земли и, наверное, нажал на какую-то кнопку, потому что гроб медленно опустился вниз, после чего люк в полу с глухим стуком закрылся. Мы спели еще один псалом, и я вновь пела погромче, чтобы все знали – мой голос не дрожит. Я решила было, что дело близится к концу, однако церемониймейстер принялся переходить от венка к венку и зачитывать имена, потом обошел все четыре сердца и зачитал наши имена, затем – имена на всех остальных венках и букетах, имена, которые я впервые слышала. Церемониймейстер будто хотел напомнить, сколько народа любило моего отца и скорбело по нему. Когда он умолк, зазвенели колокола, двери за нашей спиной открылись, и мать – вдова – направилась к выходу, первой, за ней шагали Оса, Астрид и их семьи, вся левая скамья, затем пришел и наш черед – Борд с семьей, мы с Ларсом и детьми, другого выхода не было, я крепко держала Тале за руку, и мы шествовали по проходу, у всех на виду. Наверное, с нас не сводили глаз, но я по сторонам не смотрела, старалась идти побыстрее, уставившись в спину идущего передо мной, в спину Борда, уставившись на дверной проем, глядя на яркий декабрьский свет снаружи. Церемониймейстер ждал нас на улице возле выхода. Он пожимал нам руки. Когда очередь дошла до меня, я сказала, что церемония была чудесная, хотя на самом деле думала иначе, и Осе, которая тоже стояла на ступеньках, я сказала, что она произнесла замечательную речь, а матери – что все прошло отлично. Я двинулась дальше, вниз по ступенькам, чтобы они не успели меня спросить, поеду ли я с ними на Бротевейен, чтобы не отказываться, чтобы меня не вынудили, чтобы не смотрели оскорбленно все те, кто сейчас выходил из церкви и пожимал руки матери, Осе и Астрид. Я держала Тале за руку, и мы, едва не переходя на бег, шагали к машине, наконец мы дошли до нее, я плюхнулась на пассажирское сиденье, а Тале села за руль, потому что накануне вечером я переборщила с вином. Я сказала, что можно ехать, но тут вспомнила, что мой телефон остался у Клары, и попросила Тале добежать до Клары и забрать телефон, и поскорее, пока к нам никто не подошел, однако Клара, к счастью, сама подбежала к машине – она сунула мне телефон и сказала, что это правильно, что мне надо быстрее уезжать отсюда, а потом подошла и Карен, я обняла их и поблагодарила за участие, но мне надо было торопиться, и мы тронулись.

Однажды, когда мне было лет одиннадцать, мы всей семьей проводили Пасху в крошечном домике в горах, который обычно снимали на Пасху. По радио передавали программу о телепатии, и мы решили попрактиковаться в этом деле. Борд вытащил из колоды одну карту, посмотрел на нее и представил себе, а все остальные старались угадать, какую карту он вытянул. Не угадал никто. Следующей карту вытянула Астрид и тоже представила ее себе, и снова никто из нас не угадал, что за карту она держала в руках. За ней карту вытянул отец. Он сосредоточился, и его мысль будто ударила меня: червовый туз.