Игорь Савельев - Как тебе такое, Iron Mask? [litres]

Но Валерия молчала и – неожиданно – пила.

Они прикладывались к бутылке и в коридоре, все так же полном бумажных теней других заговорщиков, и внизу, где все так же не было охраны, и на темной улочке, где Алекс наконец вздохнул с облегчением, а перед всем этим Валерия с подозрительным для балерины мастерством и даже силой – балет рук?! – выковыряла дозатор.

– …А этой весной мы с Тео были в Париже. Тоже было примерно вот так же холодно, мы ожидали, что будет теплее.

Этой весной она тоже была в Париже. Мастер-классы или что-то вроде. Алекс гуглил почти ежедневно, что о ней тогда писала французская пресса: конечно, почти ничего. «Если у них правда есть маленький ребенок, то как она оставила его на два месяца?» – спрашивал он Тео. «Все это кончится тем, что на тебя выпишут судебный запрет из-за преследования, – раздражался Тео. – Мы едем, нет?» Их ждал ночной Париж. Валерия Иглинская на его улицах так ни разу им и не встретилась.

– Вечером мы натрескались каштанов и зашли в Нотр-Дам, даже не собирались заходить, но зашли. Может, замерзли, не помню. Ну, ты же знаешь, там всегда такая толпа туристов, что не протолкнешься, и невозможно спокойно осмотреть…

Она кивала, как психолог на сеансе, но как-то рассеянно. Они выходили на Новый Арбат.

– А там как раз началась служба! Оказывается, она каждый вечер в какое-то конкретное время, просто я раньше никогда как-то не попадал… Там долго-долго готовились, выстраивались какие-то епископы в белом, ждали кого-то, а потом вышел главный, и они пошли таким ходом по периметру собора… И можно было как бы влиться в это шествие, и мы с Тео туда встали, куда-то в хвост, и там все идут так тесно, как пингвины, и очень медленно, и очень как-то мрачно-торжественно… То есть играет торжественная музыка, орган, все идут, опустив головы, и так всё как-то значительно… Как… Я не мог подобрать слово, с чем сравнить, говорю: торжественно, торжественно, special , а Тео ка-ак крикнет: «Как похороны [Mr. P.]а!»

– Актуально.

– Бгг. Ладно, крестный ход кончился, священники открыли цепочку в центр собора и стоят, а желающие проходят. А желающих не очень много. Там периметр для туристов, а центр собора со стульями, с кафедрой, это, как сказать, для верующих, для католиков…

– Для прихожан.

– Да. Все как бы это знают и туда не идут. А тут Тео меня схватил за руку и туда затащил. Он вообще такой…

– Активный.

– Авантюрный, я хотел сказать, – поправил Алекс, и с его укоризной в голосе все получилось еще двусмысленней. – Ну мы сели на эти плетеные стульчики, ветхие, как сам собор, набился народ, нам раздали какие-то папки с текстами молитв. Тут мы стали догадываться, что это, может быть, не так весело. Ладно. Вышел епископ, стал что-то читать, вот я не помню, на латыни или на французском, а все вокруг нас – французы – что-то ему подпевать. А иногда все вскакивали и пели по папке, вот там была латынь, так что мы с Тео справились. В общем, проходит час. Идет второй. Мы понимаем, что мы крупно лажанулись, потому что туристы за загородкой свободно ходят, уходят, а мы тут заперты, и непонятно, когда это закончится, а у нас еще планы…

Весь этот поток исповедального – это детское желание понравиться или что?

– А это что за?..

Они так долго мыкались, чтобы правильно перейти Никитский бульвар (потому что подземные переходы то и дело вели не туда, а светофоры не загорались), что не сразу заметили темное скопление на Арбатской площади. И это были не люди.

– Танки?!

– Ха-ха. Мальчик, ты когда-нибудь видел танки? – Валерия развеселилась вдруг.

– Я просто слышал о танках в Москве. А что это? Ну не джипы же. Хотя похоже.

– Это «Тигры».

– Фашистские танки?!

– Российские бронемашины. Парады по телику надо смотреть. Или новости.

– Или быть женой вице-премьера…

Посмеиваясь, они все же нашли путь к площади. «Тигры» рычали, урчали, грелись – было слышно издалека; среди них теперь были видны и крупные особи – бэтээры или типа того.

– Да, ну и кончилось-то все чем? – спросил себя Алекс, потому что больше это никого здесь не интересовало. – Тео, как всякий нормальный человек, говорит: пойдем, пойдем. Я, как всякий русский, шепчу: неудобно, что скажут, что подумают. Они же все сидят, упертые французы, и никто не уходит…

– Оскорбление чувств верующих.

– Да-да, вот именно… Ладно, он спорит, настаивает на своем: «Кто здесь главный?», я говорю: «Бог», ну наши шутки, неважно. Короче, он меня берет за руку и выводит из этого периметра оцепленного. Причем мы идем рядов через десять, всех двигаем, всем как-то мешаем, я только шепчу, опустив глаза, «пардон» да «пардон»… Священник, который стоит у ворот, ну у этой цепочки, смотрит на нас как на врагов народа… В общем, целый психологический тренинг! В итоге мы выбрались наружу, ура, свобода, и почти уже ушли от этого чертова собора, и тут я понимаю! Что на этом, fuck , стульчике я оставил свои перчатки!!!