Игорь Савельев - Как тебе такое, Iron Mask? [litres]

Алекс подходил и задергивал шторы. Но тогда начинало казаться, что за этими плотными, богатыми (отблески люстр в ткани) шторами кто-то стоит.

Это ведь кофейный бред, температурный (возможно, Алекс начал заболевать), но он ловил себя на том, что не столько вникает в очередную статью, сколько боковым зрением следит: не шевельнется ли что. Нет уж. Лучше в полумраке низких торшеров, но так, чтоб ничего не задергивать и видеть кусочек московского неба не чернотой, а вечной лиловатой грязью отсветов большого и всегда, конечно, пасмурного города.

После Moscow Trip и правда стоит подлечить нервы. Пытаясь отключить наконец боковое зрение, Алекс с усилием снова вникал в «кремлевские гадания» The Independent – их автор многословно, но явно не слишком-то компетентно склонял людей не «типа Николаева» (и на том спасибо), а больше оперировал какими-то еще памятными Западу тенями прошлого. Некоторые и в правительстве-то давно не работали. Степанов. Oh Lord [10] Господи (англ.) . . Степанов сто лет как отошел от дел, приняв декоративную должность спецпредставителя президента по морским котикам или кому-то, кого там теперь отстреливать нельзя. Все еще гадали, в честь чего такая опала, а Алекс, тогда еще не сваливший в Кембридж, знал от отца, что просто у всесильного Степаныча рак и он не видит смысла оставаться всесильным. Говорят, [Mr. P.] не только не «увольнял», а, напротив, долго не мог этих мотивов понять и отпустить, что, конечно, больше говорило о [Mr. P.]е, чем о человеке, увидевшем конец пути и осознавшем бессмысленность. Так вот, в этой безумной статейке именно Степанов подавался как глава заговора; ну уж состав временного правительства в интернете-то автору можно было прочитать.

Еще Алекса неясно раздражало что-то – он не понимал что; темный квадрат в углу – видно, что картина, но торшеры просто до нее не добивали, и стало неприятно отвлекать – что за картина. Attention span [11] Концентрация внимания (англ.) . . Алекс встал и подошел. Шишкинский лес или что там; три медведя, утро в сосновом лесу. Он еще рассмотрел вблизи, провел пальцем: уж не подлинник ли; тут ничему не стоило удивляться. Впрочем, сейчас есть специальная музейная 3D-печать, которая в точности воспроизводит толщину мазков масла… Но нет. Здесь заморачиваться не стали. Обычная дешевая копия на глянцевой плотной бумаге. Чуть ли не вырезка из журнала. Однажды Алекс прочитал в такой же многословной английской клюкве, посвященной смерти Сталина, что накануне престарелый диктатор увешал дом вырезками из «Огонька»: девочки поят лосенка, мальчики кормят козленка… Алекс еще так запомнил, потому что авторы как-то недопоняли, что это – «вырезки из “Огонька”», и странно перевели. Да нет же!.. Это была не клюква, а Аллилуева. Потому что о том, что картинками из журналов он заменил себе внуков, говорилось с явной обидой.

Пробовал читать дальше, но теперь, когда он знал, что это за картина, шишки в медвежьем углу начали напрягать еще больше. Алекс то и дело отвлекался от текста (этому способствовал и текст), вглядывался в пятна, по которым можно было только гадать: медведь там или дерево. Все сливалось в одно, и в Алексе поднимались какие-то детские ощущения, ранние, подобные звериным инстинктам. Что-то пугающее в этой картине. Будто бы он когда-то, в позапрошлой жизни, не человеком еще, не понимая, что такое деревья, медведи, подолгу ее рассматривал. Очень странно. Залипая (а может, это просто уже подступала дрема), Алекс размышлял, не могла ли эта картина висеть где-нибудь над его кроватью, или тогда уж кроваткой; странно в таком случае, что всю сознательную жизнь, встречая этот попсовый сюжет на каждой конфетной обертке, Алекс ничего такого не чувствовал. А почувствовал здесь – будто неясная опасность и беззащитность резко обострили что-то.

Или, может, это ковер? Коврик для детской с этим сюжетом. Самое дикое, что смутно, прапамятью, Алекс вытаскивал какую-то вроде бы детскую, но не свою, а ту, в которой он мог когда-то спать; он не понимал, что это, откуда и что это за место. Перебирал их питерские дачи, из которых четко помнил только последнюю; он уже и не улавливал, где что было и где прошло его детство, потому что оно пришлось на странный период в жизни отца. Когда все они, вся их стая, снялась за [Mr. P.]м, где-то кружила, между Питером и Москвой, но еще никуда не села. В стае папа менял места и должности раз в несколько месяцев: какие-то контрольные управления, администрации президента, аппараты правительства; теперь Алексу снились не птицы, а самолеты – это как самолет меняет тона двигателя, скорости, выпускает шасси и закрылки, короче, хаос какой-то перед самой уже посадкой на полосу; это был хаос перед плотной, капитальной посадкой в большие кресла и навсегда; у Алекса потекла слюна, и…