Кирилл Кобрин - Поднебесный Экспресс [litres]

Отсюда как раз возникает и вторая неразрешимая проблема существования ада. Это вопрос об отсутствии времени, о вечности страданий. Давно замечено, что сама идея второй категории этого заведения подрывается его собственным устройством. Морозить голыми во льдах грешников будут всегда. Жарить на сковородках с кипящим маслом – тоже. И руки-ноги отрезать, и деревянной пилой распиливать. И кожу сдирать. Да, в наиболее последовательных описаниях такого ада говорится, что после очередной сессии смертедерства у грешника и новые конечности отрастают с новой кожей, да и вообще здоровье восстанавливается, чтобы опять быть безвозвратно подорванным. Да-да, как в том из уже раёв, где девственницы, принимая на ложе из роз праведников, после очередного соития опять становятся девственницами. Однако, если вдуматься, идея «восстановления» противоречит идеи «вечности»; а утратив вечность, адские муки становятся только частным случаем Божественного ФСИН. «Восстановление» есть процесс, который существует во времени, а вечность времени не предполагает. В качестве последнего довода в пользу второй категории ада можно привести такое предположение: а что если момент самой тяжкой физической муки грешника останавливается и потом именно он длится вечно? Но тогда вместо Дантовой преисподней, которая есть процесс , у нас остается только моментальный снимок скверного качества, немного выцветшая полароидная карточка, повесим ее на стенку и будем любоваться до самой смерти. А там посмотрим.

А вот вечность первой категории ада неоспорима. Любой, кто когда-либо переживал депрессию – или, по-старомодному, приступ меланхолии, – знает: в таком состоянии выпадаешь из времени, оно длится вечно, хотя формально хронологически ограничено. Просто у тоски, сожаления и осознания безвозвратности нет начала и нет конца, ты всегда посредине, внутри, в океане, у которого нет берегов, хотя любой со стороны скажет, что это всего лишь парковый пруд. Здесь – и только здесь – через этот пруд можно перебросить мостик к третьей категории ада. Как и в первой, в ней всегда нужен кто-то со стороны, наблюдающее сознание, чтобы сместить фокус с я на мир вокруг я , на мир, где я где-то в сторонке, на мир, в котором я , быть может, вовсе нет. Мир состоит из тех, кто хочет управлять им, не привлекая внимания санитаров. Для того чтобы мир не превращался в ад, нужен хотя бы один санитар, который внимание обратит. Так что Сартр ошибся. Ад – не другие, другой должен прийти и сказать, что мы в аду.

А что если таковой санитар не нашелся и мы все давно в аду третьей категории? Или, скажем, даже не «давно», а всегда в нем пребывали? Да и вообще, что если нет ничего, кроме ада? Тогда нам стоит устроиться покомфортнее и расслабиться. Скажем, сидеть в Поднебесном Экспрессе и смотреть в окошко, как мимо проплывают характерные для этой части ада местности, заоконные грешники заняты своими привычными делами, впрочем, и внутриоконные тоже. Но тогда возникает вопрос: кто нас такими создал, чтобы мы всегда были обитателями ада, и кто определил, что, скажем, вот эти люди, сидящие за рулем своих машин на железнодорожном переезде, будут всегда делать одно и то же: вставать утром, завтракать, отводить детей в школу, спешить на работу, забирать детей из школы, делать покупки, готовить и поглощать ужин, смотреть телевизор, заниматься сексом, спать? А вот, скажем, те люди, что гуляют в парке, мимо которого мчится экспресс, будут всегда в нем прогуливаться в сумерках, и лица их всегда будут гореть сероватым светом, отражая экран смартфона? Или вот пассажиры Поднебесного Экспресса: кто определил, что мы здесь окажемся, да еще и в таком составе? Предположим, что это Бог, всеведущий и всеустраивающий. Создавая этот мир, то есть создавая вечность – и гандикапного ублюдка вечности, время – он сделал так, чтобы созданный им мир был адом. И населил ад персонажами, у каждого своя функция. Впрочем, будучи не лишенным чувства юмора, он оставил небольшой зазор между функцией и внешней формой, границей каждого из нас; вот в эту одну миллиардную процента и просовываются иногда мыслишки о том, что дело неладно, надо посмотреть по сторонам и честно признаться себе, где мы на самом деле находимся. В сущности, после этого Бог вполне мог удалиться от дел. Судя по всему, такая версия вряд ли устроит читателя, она слишком цинична и для него унизительна. Это верно. Тогда попробуем иной ход рассуждения.