Имре Шаркади - Избранное

Я не смел шевельнуться, чтобы не разбудить ее, не смел закурить сигарету — пачка лежала далеко, я потревожил бы спящую; мне давно следовало вытянуть затекшую руку, а делать этого не хотелось.

Господи, я спал вместе с женщиной, в которую, по-видимому, влюбился, у которой вскоре появится ребенок от мужа, которая не очень красива и не слишком умна, вообще в ней нет ничего особенного, кроме того, что она мне нужна, и вчера вечером мы не позвонили в дом отдыха и сегодня тоже не попадем туда.

Сознание этого пока наполняло меня радостью. Я так давно не был влюблен!

Эржи проснулась.

Она проснулась так же, как я: не сразу поняла, где она. Потом глаза ее засияли.

— О! Я с тобой спала…

В голосе ее послышалась не жалоба, а смех.

— Мы даже не позвонили…

Она подумала о том же, что и я.

— Сколько времени? Семь? Восемь? Ты спал, мой мальчик? Я так хорошо выспалась, ох как хорошо выспалась! Ты был таким милым, славным, я все время ощущала твою близость… Я влюбилась!

Приподнявшись на локте, она вглядывалась в меня.

— Понимаешь?

— Понимаю. А я еще раньше.

— Нет! Я очень-очень давно!

— Неправда.

— Не совсем правда. Я поняла это только сейчас, утром. Но знаю, что долгие годы думала о тебе.

Остальное было сплошным воркованием. Мы говорили друг другу бессмысленные слова, бессмысленно сжимали друг друга в объятиях. Эржи царапалась, кусалась, коротко вскрикивала; я не понимал: зачем? Не настолько же я глуп, чтобы поверить: это специально для меня. По опыту знаю: первая близость дает скорее духовное, чем физическое, наслаждение. Эржи не похожа была на многоопытную женщину, она цеплялась за меня с какой-то судорожной обреченностью.

Я люблю утонченную эротику, но такую?..

А потом я стал ожидать ее вопросов. Слабейший всегда спрашивает. Слабейшему всегда интересно, что было до него, вернее, кто был. Сколько было. Мне известно это из практики многолетней работы в клинике — собственный опыт можно даже не принимать во внимание. Страдающая сторона здесь — в большинстве случаев мужчина. Говорят, любовная тоска, хотя какая там тоска — просто сексуальность, маниакально сконцентрированная на одном лице. Вновь и вновь, еще и еще повторять одни и те же движения на одном и том же теле — я никогда не мог обнаружить ничего иного в так называемой любовной тоске. Но те, кто попадал в наше отделение с подобными жалобами, всегда были слабейшими. Такие после первого же получаса начинают выяснять: кто был до них, сколько было и какими они были.

Я уставился на Эржи.

Она спросила:

— Какая я у тебя по счету?

Об этом всегда спрашивают, чтобы дать возможность задать встречный вопрос. В ее глазах уже читался ответ: она скажет, что, не считая мужа, я у нее первый. В крайнем случае признается в каком-нибудь эпизоде студенческих лет. Остальное не в счет.

Значит, слабейшая она?

Неужели она настолько слабее, что сразу начнет расспросы? Уклониться было невозможно, пришлось отвечать.

— Скажи, скольких ты любил?

— Не сердись, Эржи… Любил каждую в тот момент. Или почти каждую.

— Неправда!

— Конечно, не совсем правда.

— Ты не любил никого!

— Но-но!

— Только меня!

Вот мы и добрались до сути, раз она именно это хотела услышать. Врать я, правда, не стану, но поцелую ее.

Она не позволила.

— Скажи все-таки, сколько у тебя было женщин?

— Я уже сказал — не знаю. Никогда не считал.

— Так посчитай сейчас.

— Всех я не помню.

— Посчитай тех, кого помнишь.

Она повернулась ко мне спиной.

Я обождал немного, потом сказал:

— Шестнадцать.

Ничего я не считал, цифру назвал случайную. С таким же успехом мог сказать и сорок шесть, и сто. И три. И тысячу. Все равно. А быть может, даже и правду сказал.

— Шестнадцать, — повторил я.

Она не ответила.

Молчал и я, потому что не знал, что говорить. Так прошло некоторое время, потом она, надувшись, сказала:

— Я не спрашиваю, со сколькими ты спал… Ответь на мой вопрос.

Неожиданно она резко повернулась ко мне и вцепилась мне в волосы.

— Я убью тебя, если ты кого-нибудь любил!

— Глупо. Меня ты не убьешь, и я, конечно, любил.

— Неправда! Только меня!

— Послушай, ты не белошвейка, а я не приказчик. И мы даже не герои Йокаи.

— Верно, — сказала она и выпрыгнула из постели.

Теперь я впервые увидел ее в утреннем свете. По-настоящему только сейчас увидел, при свете электричества человек склонен обманываться, при свете солнца — никогда. Эржи потянулась, потом захотела взять шубку. Нужно было звать ее обратно. Я немного поупрашивал ее, побормотал, постонал.