Имре Шаркади - Избранное

А два мальчика тем временем шли рядом, молча, ничем не нарушая тишины пусты. Казалось, они просто идут куда-то спокойным, размеренным шагом, не чувствуя усталости, не сбиваясь с того темпа, который пожирает километры, как огонь. К вечеру они добрались до Собосло, достали спрятанный под навесом ключ, открыли дверь пахнувшей плесенью хибарки, в которой вот уже три года после смерти матери почти и не жили, вошли, сели, уставились в землю. Янош время от времени сплевывал на утрамбованный земляной пол, как бы показывая: теперь он старший в доме, он мужчина и все, что касается их двоих, это теперь его забота, беда и мука.

Что с ними будет? Никто этого не знает, и гадать об этом не стоит.

Позднее, вечером, Балинт, проголодавшись, да и тяжело, и непривычно было сидеть так долго не двигаясь, снова начал плакать — без слез, только жалобно скуля, как маленький щенок, который боится.

— Не реви, — снова сказал Янош. — Не реви, кому говорю.

— Я… я не реву.

— Ничего, не пропадем.

— Наш папка, — всхлипывал младший.

— Не реви, все равно не воскресишь его.

— Теперь и мы умрем…

— Сказал тебе, замолчи.

— Яни, и никого у нас нет, никто нам не поможет.

— Есть.

— Кто? Кто нам поможет? Никого нет.

— А пуста? Она как и была, так и осталась наша.

У Яноша пересохло в горле, он вышел во двор, пошел к колодцу, чтобы попить воды, избавиться от горьковатого привкуса во рту, и тут он увидел, что Собосло заняли русские — они с Балинтом сидели в доме и ничего не слышали, а теперь он вдруг увидел, что по улице мчится галопом эскадрон казаков, все в красных шапках, на длинногривых лошадях, под мышками зажаты винтовки.

— Вот это да. — Глаза Яноша сделались совсем круглыми.

Он был потомственным табунщиком и сразу заметил, как ловко сидят в седле всадники. «Так же, как я, почти так же», — подумал он.

Потом эскадрон исчез, только клубы пыли остались за ним, а когда они поредели, рассеялись, по дороге двинулись солдаты — чтобы исполнилось то, о чем только что говорил тринадцатилетний сын пастуха Янош Буйдошо, утешая своего младшего брата: погибшего отца заменит им пуста и вся страна, Венгрия.

1954

Перевод Л. Васильевой.

Меня разбудил телефонный звонок.

— Алло, это ты? Говорит N. Когда мы могли бы встретиться? Я с трудом раздобыл твой адрес. Ты, кажется, через несколько дней уезжаешь? Ну так как?..

Договорились, что поужинаем вместе. Не повезло ему, думал я одеваясь, наверняка нагрублю ему сегодня. Мне хочется спать, но из-за своей дурацкой вежливости и из-за нескольких литров вина, выпитых когда-то вместе, я должен теперь одеваться, идти с ним ужинать, хотя я совсем не голоден, — и в результате еще одна бессонная ночь. Ну да ладно, спать можно и дома…

Постарел немного, подумал я, когда увидел его. Очевидно, и он то же самое подумал обо мне.

— Ну, здравствуй!

— Здравствуй.

Так две собаки разглядывают друг друга, встретившись на дороге. Правда, у него было преимущество передо мной: он хоть что-то знал обо мне — например, то, что я в Париже, я же о нем не знал ничего. Только то, что он оставил Венгрию восемь или девять лет назад.

— Ну, как живешь?

— Да как тебе сказать. Шиву понемногу. В общем… живу. Одет, обут, не голодаю.

— Ну а работа?

— Видишь ли, я сейчас маклером работаю. В месяц сорок пять тысяч зарабатываю. А то и пятьдесят. Иногда и шестьдесят выходило.

— Понятно… но подожди, закажи что-нибудь, ведь я не говорю по-французски.

— Да и я не очень.

— Постой, ты же здесь восемь или девять лет.

— Не дается мне язык. Я знаю столько же, что и пять лет назад. Самое необходимое. Книги читать не могу, устаю быстро.

— Да… странно. Трудно представить. Значит, ты до сих пор живешь здесь чужаком!

— Да и через сто лет ничего не изменится.

— Если проживешь столько. Правда, продолжительность человеческой жизни увеличивается. И кто знает, возможно, с помощью метода замораживания или как там его называют, постепенного охлаждения… человек сможет прожить даже несколько сот лет. Когда наука настолько продвинется. Несколько сот лет чужестранцем. Не думаю, чтобы тебя уж очень привлекала эта перспектива. Хотя… жить, конечно, всегда лучше, чем не жить.

— Ты коммунист?

— Видишь ли, если мы начнем говорить о политике, тогда времени на общих знакомых не останется, а тебе ведь хочется узнать, что с кем стало, кто как живет. Я думаю, тебя это больше интересует.

— Когда мы в последний раз виделись, ты был в крестьянской партии.