Имре Шаркади - Избранное

Мы снова замолчали. Тут вдруг появилась едва державшаяся на ногах, сильно подвыпившая Аги; громко хихикая и разыгрывая из себя вдребезги пьяную, она взяла Пишту за руку и, с трудом ворочая языком, пролепетала, что молодым людям надо танцевать и нечего вовлекать их в серьезные разговоры.

Не успела она увести Пишту, как явился ухмыляющийся Тибор и пригласил меня на танец. Я сразу поняла, что он подбил Аги на эту шутку, разозлилась и решила проучить его.

— Тибор, — сказала я, — забирайте-ка свои пожитки, если они у вас есть, — и через две минуты чтоб вашего духу здесь не было. Вы удалитесь по-английски, чтобы никто не задержал вас.

— Я? Ausgeschlossen [9] Исключается (нем.) . .

— Не исключается. Если через две минуты вы еще будете здесь, то в присутствии всей честной компании я дам вам по физиономии. Договорились?

— Договорились. Вы все равно этого не сделаете.

— Ну так вот, через две минуты вы поймете, что плохо меня знали. Я не сержусь на вас, но вы дважды поступили со мной подло и должны понести наказание. Если вы сейчас красиво удалитесь, то сможете в будущем приходить в этот дом, — мне-то что? — но если заработаете пощечину, тогда вашей ноги здесь больше не будет. Понятно? У вас есть еще полминуты.

— Договорились. Я ухожу. Целую ваши ручки. — Руку он поцеловал мне еще во время танца, а теперь я стояла, ожидая, пока он уйдет. — И поскольку я был паинькой, могу я пригласить вас к себе завтра утром?

— Можете. А теперь прощайте.

В дверях он еще раз поцеловал мне руку и, усмехаясь, сказал:

— Гнев вам к лицу. Я верю, что вы способны были дать мне пощечину.

— Безусловно.

— Но это вам даром не пройдет. Вы еще припомните…

— Как вам угодно. Спокойной ночи.

Я думала, что никто не заметит исчезновения Тибора, но как только я вошла в комнату, Бенце ни с того ни с сего спросил:

— Тибор ушел? Почему?

— Он сослался на какие-то дела.

— Интересно. Только что сам предлагал, чтобы… Ну да все равно… Скажи, кто же такой твой новый знакомый? Я растерялся, когда ты поддела меня.

Я примирительно взяла его за руку и скорчила милую гримаску. Мой прием вполне удался.

— Я знаю о нем не больше, чем ты. Потому он растерялся, когда ты заявил, что наслышан о нем.

— Дурацкое положение. — Бенце с облегчением засмеялся, трясясь всем телом.

Он всегда испытывал беспокойство, если не знал о человеке всю подноготную, но если считал, что кто-то не достоин его внимания, то просто переставал его замечать.

Я огляделась. Аги по-прежнему висела на шее у Пишты, остальные гости были заняты кто чем. Некоторые танцевали, двое мужчин ожесточенно спорили в углу соседней комнаты, потом им взбрело в голову заняться приготовлением пунша, и они потащили Бенце на кухню. Меня схватил за руку какой-то юноша; я с трудом припомнила, что мы с ним где-то уже встречались и что его зовут Пали.

В кухне гости с громким смехом стали греметь посудой, но тут вдруг появилась Аннушка. Ее, по-видимому, разбудили, потому что на ней был белый купальный халат, который она носила вместо пеньюара, на голове чалма из полотенца, а на ногах красные шлепанцы. И в таком наряде она выглядела очень мило; чалма шла ей, верно, потому она и повязала ее. Отведя меня в сторону, Аннушка взмолилась:

— Эва, дорогая, прогоните их отсюда. Все что нужно я сама сделаю. Пунш? Хорошо, я сварю пунш… Пусть только они не шумят… Ох, не сердитесь на меня… Я оставила тут Дежё ночевать. Вы же знаете почему: он так далеко живет, и вставать ему чуть свет… пока он еще не проснулся…

— Ну, хорошо, хорошо, — успокоила я Аннушку и постаралась выставить мужчин из кухни. — Сейчас будет пунш, — обратилась я к ним. — Все равно лучше Аннушки никто его не приготовит. Она научилась у меня…

— А вы у кого?

— Я в прошлый уик-энд у самого Пикассо, а он научился у Магомета, который, вероятно, научился у Аллаха…

Они ушли, а мы с Аннушкой так и покатились со смеху. Она бросилась мне на шею и расцеловала меня в обе щеки.

— Ах, дорогая Эва, — прошептала она, — вы такая славная, такая чудесная… С вами можно говорить по душам, и вы не сердитесь… Как же мне пунш приготовить? Я совсем не помню.

— Подождите минутку, я принесу ром, они, конечно, о нем забыли.

В комнате был теперь один Пишта; не успела я открыть рот, как он подлетел ко мне с радостной улыбкой.

— Пойдемте варить пунш, — сказала я.

Когда мы вошли на кухню, Аннушка жгла сахар. Она в страшной растерянности уставилась на нас.

— Ну и ну! — пробормотала она.