Имре Шаркади - Избранное

А Тибор подхватил:

— Формы несколько утрированы… поэтому вопрос о сходстве с Эвой…

Тут все засмеялись. Бенце, который в другом случае промолчал бы, стал оживленно рассуждать о проблемах современной скульптуры:

— К сожалению, в столичных мастерских почти не найдешь стоящих работ, а между тем на площадях и в парках собираются поставить статуи исторических деятелей. Скульптуры должны украшать пляжи, их можно дюжинами разместить по берегам Балатона, на аллеях, во всех красивых уголках. Но, увы, в наличии имеются лишь уменьшенные гипсовые копии, которые в лучшем случае можно расставить по углам конференц-зала или украсить ими письменные столы, пресс-папье… Греки же… — И он начал распространяться об античной скульптуре.

Насмешливо скривив рот, Тибор за его спиной подмигивал мне, паясничал, как всегда, когда кто-нибудь при нем пускался рассуждать на серьезную тему.

Я наблюдала за Бенце. В нем было что-то внушительное, бородатое лицо напоминало Толстого; он говорил не спеша, закругленными фразами, веско, основательно и мог ненадолго увлечь непритязательных слушателей.

— У древних греков, — объяснял Бенце, — скульптура являлась частью архитектуры, все статуи входили в архитектурный ансамбль здания или города. Скульптура наравне со зданиями создавала облик города. Теперь, конечно, бессмысленно развивать эту тенденцию, ведь статуя по соседству с современным многоэтажным домом способна произвести лишь комическое впечатление. Зато сады, парки, водные пространства, вообще все, что связано с природой, а также интерьеры зданий предполагают скульптуру. Следовательно, статуи нужно вынести из города или внести в здания…

Тут я рассмеялась и пошла помочь Аннушке: взять у нее черный кофе и что-нибудь на ужин. Она уже хлопотала на кухне и была довольно сердита: видно, ей пришлось прогнать своего жениха.

Когда я вернулась к гостям, Тибор, покопавшись среди пластинок, поставил танцевальную музыку и тут же пригласил меня. Мы пошли танцевать в другую комнату. Я спросила и его, впрочем без особого интереса, как все они встретились.

— А бог его знает! Разве это так важно? Я играл при Элле роль рыцаря. Вдруг нагрянули Бенце и Енё с женой. Дальнейшее вам нетрудно себе представить, не так ли?

— Что именно должна я представить?

— Не знаю. А я человек ехидный! Я представляю себе так: Элла жаждала этой встречи, да и остальные не возражали, хотя теперь чувствуют себя не совсем в своей тарелке, потому что вы оказались дома. Все, кроме меня, я же только сейчас начинаю наслаждаться жизнью.

— Ни слова не понимаю.

— Видите ли, находясь при Элле, я служу веским доказательством того, что она неравнодушна к мужчинам… Но следует заметить, я играю при ней роль декорации только для общества… Чрезвычайно забавно, что женщины, считая меня игрушкой в руках Эллы, испытывают ко мне жалость, а вам ведь известно, как облегчает участь мужчины жалость женщин.

— Я поняла только, что теперь вы будете перемывать всем косточки, а это уже кое-что.

— Ну, а последнее увлечение Эллы — это Аги, которой она обещала достать роль в фильме. А та гусыня всему верит. Бенце же вообразил, что молодая докторша без ума от его бороды, ведь он обожает, когда его окружают обожанием, и прикидывается этаким унылым старичком. Бенце еще не скрывает своего возраста — пока что он в расцвете сил, — но уже любит, забегая вперед, разыгрывать из себя старика, как мальчишка — взрослого. Увы, ему придется обождать еще лет пятнадцать — двадцать, лишь тогда он заслужит эпитет «старого мастера». А вам я не завидую: через пятнадцать лет вы будете играть роль пусть еще привлекательной, но уже сорокапятилетней супруги старого мастера.

— Ну, ладно, ладно. Надеюсь, вы станете моим утешителем не раньше, чем через пятнадцать лет.

— Откуда вы взяли, что я собираюсь стать вашим утешителем?

— Вы, Тибор, очень похожи на маленького Морица из анекдотов. А он-только о том и помышляет.

Усмехнувшись, Тибор пожал плечами.

— Ну что ж? Я не особенно это скрываю.

Часов в десять явилось еще человек пять. Элла и Аги созвонились с теми, кто случайно пришел им на память, и уговорили их прийти посмотреть скульптуру. Бенце был очень польщен: новые посетители, судорожно припомнив несколько терминов, выразили ему свое восхищение; один сравнил статую с произведениями Родена, другой — с греческой скульптурой, третий — бог знает о чем, но все рассыпались в похвалах. Бенце напустил на себя умный, глубокомысленный вид, и я чувствовала, что в душе он упивается, ведь ради таких минут он и жил. А я завидовала ему. Какого бы низкого мнения ни была я последнее время о творениях Бенце, все же он что-то делал, и это «что-то» приходили смотреть люди, особенно те, кто искал новых знакомств и встреч, и во всем, что он делал, был свой смысл и своя цель. К тому же он получал за работу деньги, много денег, и через пятнадцать лет, если ничто не помешает, его и вправду будут величать старым мастером.