Игорь Безрук - Лехнаволокские истории [СИ]

И шорох не простой, а еще как будто причмокивание.

Баба Настя дыхнуть не смеет, не то, что голос подать. Кажется, тяжелый стук ее сердца по всей поляне раздается.

Закружилось тут в голове, завертелось, будто в вихре: «Уходить надо. Уйти немедленно!»

И попятилась, стараясь ступать тихо, мягко, чтобы не дай Бог не выдать себя, не выказать. Ступит два шага, закаменеет, прислушается: только сердце свое лихорадочное слышит. Уж и посмеяться над собой готова: неуж почудилось бабе старой, но страх не гнала — нельзя расслабляться.

«Дура, дура, — кольнет себя с досадой, — нет бы еще кого с собой прихватить, не так страшно было бы, лес же…» — и дальше двинется.

Но вот и конец поляны, кусты малины почти вышли, до леса рукой подать. Но что это? Теперь такой же шорох впереди!

Растерялась баба Настя совсем — куда идти? Струхнула, потянулась влево. Сначала медленно, потом быстрее, с трудом приглушая собственные шаги, и вдруг едва не налетела на… медведя.

«Боже мой! — упало все у бабы Насти. — Господь всемогущий!»

Побледнела как смерть. Чувствует — кровь в жилах стынет, леденеет.

Медведь тоже на нее уставился, не поймет: что за зверь такой диковинный в его малинник забрался — не боится ничего? Склонил набок лохматую голову, заурчал утробно. Но тихо, незлобно.

Баба Настя в свою очередь рот боится открыть.

Медведь снова заурчал. Миролюбиво будто.

Баба Настя осмелела, хотя глядела на него еще с опаской.

Вспомнилось, как в прошлом году в этом лесу пропала одна бабенка. Нашли весною. Полузагрызанную. Поняли — медведя работа: отгрыз немного, остальное припрятал, схоронил. Наткнулись случайно. Мелькнула под валежником синяя сумка, чуть в стороне обнаружилась вязаная шапочка, неподалеку — ботики, рука…

— Но ты же не такой, — собралась баба Настя с духом, — не такой, вижу…

Что ей говорить?

— Был бы другим, сразу накинулся, так ведь? А так вот сидишь, не двигаешься, не бросаешься.

Говорит, а сама думает: «Боже, дай силы, дай силы…»

— Я сразу поняла, как увидела тебя, — продолжала, так как чувствовала — нельзя молчать, да и при голосе вроде не так страшно. — Ты ведь не такой, как другие. А добрый, славный, хороший. Ты ведь не тронешь меня, правда?

Медведь повернул голову на другую сторону, снова слабо заурчал.

— Вот и ладно, а то я бы невзлюбила тебя. Я ведь знаешь какая? Если не полюблю кого, хоть ковром персидским у моих ног стелись!

Сказала и осеклась. Не перегнула ли? Он-то хоть и зверь, а людские эмоции, чай, тоже понимает. Не понравится ему что-нибудь, что делать? Бежать? А вдруг вдогонку кинется? Потихоньку отступать — не разозлит ли? Но сдвинулась с места, стала отходить. И только ступила пару шагов, как медведь поднялся грузно и вперевалку направился к ней. Баба Настя остановилась, зашептала быстро: «Боже, боже, помоги, Господи!» Но медведь не накинулся на нее, приблизился неторопливо, вытянул нос к ее ботинкам, понюхал их.

Баба Настя от страха глаза закрыла и продолжает лепетать: «Боже милостивый, Боже милостивый…»

Медведь обошел ее, внимательно осматривая и смачно обнюхивая со всех сторон.

Не зная, как себя успокоить, баба Настя запела. Поначалу тихо, потом громче, громче, чтобы и медведь услышал:

В молодости задорная и бойкая девка, любительница всяческих деревенских посиделок, она и теперь не уступала никому ни по голосу, ни по мелодичности. От различных приглашений на свадьбы или проводы у нее отбоя не было. Она всегда начинала, после нее подхватывали. Знала, казалось, несчетное количество известных песен, как народных, так и современных, шлягерных.

К сожалению, в небольшом Лехнаволоке, да и во всем Заозерье свадьбы стали столь редки, что баба Настя просто изнывала от скуки. Нет, она не была лежебокой, не грелась на завалинке в лучах ласкового солнца. Целый божий день крутилась по хозяйству и нянчила внуков, однако по-настоящему отходила душой только в песне или пляске. Вот этого-то ей и не хватало. И если в молодости не пропускала ни одной посиделки, ни одной спевочки, ни одного вечера танцев в клубе, то теперь лишь с болью в сердце вспоминала те сладкие вечерки, те незабываемые денечки, когда, как говорится, «и душа вразнос».

Она вся, казалось, была пронизана музыкой. Кормила телку — пела, копалась на грядках — пела, шла в магазин — мурлыкала про себя что-то, не замечая никого и ничего вокруг.