Я отлично помнила Девисона по Бирмингему. Когда он появился у Руди, я помогла ему купить сносную одежду. В той жизни он был одиноким странником. Всегда в мятом пиджаке и мешковатых штанах, с галстуком в пятнах, абсолютно беспомощный в быту. Встреча с Ольгой и их брак преобразили его. Я не поверила своим глазам, увидев Бориса на Холме в отглаженном костюме с иголочки, белоснежной рубашке с ярким шелковым галстуком. И ботинки… ботинки были начищены до блеска. Даже взгляд его изменился. Он выглядел счастливым человеком. Мы обнялись.
К сожалению, его пребывание в Лос-Аламосе оказалось недолгим. Застарелая проблема с легкими обострилась в разреженном воздухе высокогорья. Вскоре Борис вернулся в Монреаль, а после войны – в Англию.
Помимо старых друзей на Холме мы приобрели много новых. В школе, где учились Рони и Габи, я как-то разговорилась с Джейн Вилсон. Она преподавала английский, а английская литература, которую она глубоко знала, была ее страстью. Джейн представила нас своему мужу Роберту Вилсону, руководителю отдела ядерной физики. Среди физиков на Холме звучало рефреном: «Только бы не дать немцам сделать Бомбу раньше нас. Мы должны быть первыми». Все работали в полную меру своих сил и возможностей. Роберт был помешан на усовершенствовании рабочего режима. Он заметил, что сотрудники его отдела тратят много времени на парикмахерскую. Единственная парикмахерская Лос-Аламоса была перегружена, с длиннющими очередями с утра до вечера. Он обратился к начальству с просьбой нанять дополнительных парикмахеров, но она была отклонена как маловажная. Узнав, что один из его техников до войны работал парикмахером, Вилсон распорядился немедленно купить кресло и все необходимое оборудование, чтобы устроить свою «частную» парикмахерскую. Физикам-ядерщикам больше не надо было стоять в очередях. «Сэкономил для работы примерно десять часов в неделю!» – радовался Вилсон. Он был не только великолепным экспериментатором, но и талантливым художником и скульптором.
Я не могу не рассказать о Ричарде Фейнмане. Сейчас это имя на устах у всех, а тогда… Никому не известный молодой человек 25 лет приехал из Принстона сразу после защиты диссертации и сразу оказался в центре внимания. Звездный мальчик. И не только в теоретической физике (он руководил группой Т4). Слухи о его способностях в починке пишущих машинок и калькуляторов быстро расползлись по Лаборатории. Спрос на его услуги в этой области оказался столь высоким, что Ганс Бете издал приказ: «Ричарду Фейнману запрещается заниматься починкой оборудования. Разрешается заниматься только теоретической физикой – нашей непосредственной и наиважнейшей задачей».
На вечеринках Фейнман слыл самым популярным ведущим. Своим артистизмом он покорял сердца женщин. Однажды я подслушала, как одна женщина, повернувшись к другой, изрекла: «Слушай, и зачем он тратит свой талант на физику? Ему нужно идти в Голливуд!»
Всем было известно, как Ричард любил поиздеваться над сотрудниками отдела безопасности. Его целью было доказать им, что он – Ричард – может обойти все их препоны. Мальчишка…
За его проделками и показной веселостью таилась семейная трагедия: его жена Арлин умирала от туберкулеза в госпитале в Альбукерке. Арлин была первой настоящей любовью Фейнмана. Он женился на ней, зная, что она безнадежно больна, и вопреки возражениям родителей. Оппенгеймер добился, чтобы Арлин поместили в этот госпиталь. Туда из Лос-Аламоса можно было добраться на машине – сто миль в один конец. Ричард жил в «большом доме» – вспомогательной постройке в Банном ряду, переоборудованной в общежитие для одиноких сотрудников. Там полагалось селить в комнату по двое. Но и Фейнману, и его соседу Клаусу Фуксу удалось как-то избежать этого правила. По воскресеньям Ричард одалживал у Клауса автомобиль, чтобы съездить в Альбукерке. Как мы сейчас знаем, Клаус Фукс купил автомобиль совсем с другой целью. Но об этом ниже.
Некоторые старые друзья приезжали к нам время от времени. Нильс Бор бывал подолгу. Оппенгеймер никак не мог привыкнуть к его кодовому имени Николас Бейкер, и стал называть его дядюшкой Ником. «Дядюшка Ник» прижилось мгновенно. Из других частых гостей помню Джона фон Неймана и Исидора Раби. Фон Нейман был не только математиком высокого класса, но и знатоком квантовой механики. В отличие от других венгров, он не был сверхвежливым, любил грубоватые еврейские анекдоты и хорошо поесть. Я всегда очень старалась, когда мы ждали его на ужин.
Читать дальше