Михаил Шифман - Рукопись, которой не было [Евгения Каннегисер – леди Пайерлс] [litres]

Решив, что надо устроить что-то вроде медового месяца, мы поехали в Довиль – очень модный и симпатичный курорт на Ла-Манше. Но не прошло и нескольких дней, как ПЛ сказал мне: “Знаешь, мне очень хочется уехать в Кембридж, работать. Поедем”. И мы поехали. Довольно скоро я поняла, что первое и главное для него – работа. А все остальное к ней прилагается. И мне не надо по этому поводу устраивать ему никаких скандалов, хотя можно иногда сердиться…»

Воспоминания, оставшиеся у меня от того лета, – волнение, которое я старалась скрыть от Руди, ожидания и ощущение недосказанности. В начале лета мы получили письмо от нашего лучшего друга, Ганса Бете. В нем он писал, что один из первых расовых законов, принятых после прихода Гитлера к власти, Gesetz zur Wiederherstellung des Berufsbeamtentums [26] Закон о введении гражданской службы, принятый 7 апреля 1933 года, запрещал неарийцам занимать должности в государственных учреждениях. Президент Германии Пауль Гинденбург добился, чтобы было сделано исключение для евреев, воевавших на фронтах Первой мировой войны. После смерти Гинденбурга в 1934 году этот пункт был отменен. , вступил в силу. Этот закон предписывал немедленное увольнение всех евреев с государственной службы. Поскольку сотрудники университетов считались государственными служащими, уволили и Ганса. А ведь всего полгода назад он так радовался тому, что его взяли ассистентом в университет Тюбингена!

«На пару месяцев меня пристроил Зоммерфельд в Мюнхене, а потом – всё!» Этим мрачным предложением заканчивалось письмо Бете. Это «всё» напомнило мне о том, что срок стипендии у Руди тоже скоро истекает. Правда, нам удалось скопить немного денег на черный день, но даже при самой строжайшей экономии их не хватило бы и на два месяца. По просьбе Бете Руди собрал все объявления об открывшихся вакансиях в Англии и отправил их Гансу. Мне он сказал: «Женечка, не волнуйся, я уверен, что найду себе здесь работу и у нас все будет хорошо». Думаю, он просто не хотел меня расстраивать. А может быть, Руди не учел, что потерял работу не только Бете, но и все остальные профессора-евреи в Германии, ассистенты и даже лаборанты и библиотекари. Первая волна беженцев захлестнула Англию. А ведь здесь в это время еще не закончился экономический кризис.

Некоторые жены местных профессоров, с которыми я встречалась, глядя на мой растущий живот, начинали плакать. Все были осведомлены о нашем шатком положении. Одна из вакансий открылась в Кембридже. И Ганс и Руди подали заявления, но оба получили отказ. Руди возлагал большие надежды на университет Манчестера. Физикой там руководил Лоуренс Брэгг, который был знаком с Руди и некоторыми его работами. В конце июля пришло письмо от Брэгга:

К сожалению, решение оказалось не таким простым, как я думал. Помимо чисто научных критериев имеется много привходящих факторов, о которых я раньше не подозревал. Все, что мне удалось сделать на сегодняшний день, – предложить ограниченный контракт доктору Гансу Бете на то время, пока один из наших профессоров находится в отъезде.

Я считаю своим долгом продолжить поиски источников финансирования для вас.

Брэгг не обманул – случилось маленькое рукотворное чудо. Мир не без добрых людей. Как это все-таки прекрасно…

Когда стало понятно, что поток немецких беженцев из академической среды будет только увеличиваться, английские университеты сообща организовали Комитет академической помощи. Отцом-основателем комитета был Уильям Беверидж, директор Лондонской школы экономики. Беверидж начал с небольшого фонда в Школе экономики, но быстро понял, что это капля в море и что проблему не решить без широкой общественной поддержки. Ему нужен был знаменосец – человек, чье имя было бы известно каждому англичанину. Резерфорд! Убедить Резерфорда возглавить Комитет было непросто. Беверидж с блеском справился с этой задачей. 24 мая 1933 года все основные английские газеты опубликовали меморандум, подписанный пятью нобелевскими лауреатами. Среди них был и лорд Резерфорд, президент вновь созданного комитета.

Комитет существовал за счет частных пожертвований. Только за первые месяцы поступило около двенадцати тысяч фунтов! Начали работать комиссии экспертов по основным наукам, которые и распределяли гранты типа Рокфеллеровских, чтобы помочь ученым, изгнанным из Германии (а позднее и других европейских стран), в первые год-два, самые трудные. Грант на год составлял от 200 до 250 фунтов, в зависимости от семейного положения, – вполне приличные деньги по тем временам.