Пэм Дженофф - История сироты [litres]

Я не сказала Ноа, она бы ни за что не взяла разрешение на выезд, если бы знала о том, что я беременна. Нет, конечно, я хотела свободы и хотела, чтобы мой ребенок выжил. Я хотела этого так сильно, что практически чувствовала это у себя в руках. Но Ноа была младше меня, она не была такой же сильной, как я, она должна была уйти и взять Тео. У Ноа не было ничего, кроме цирка. Я могла бы справиться, продержаться, найти какое-то другое место, где я могла бы выступать и выжить. А ей с трудом удавалось заботиться о себе и Тео даже с нашей помощью. Она бы не справилась сама. Поэтому я солгала.

Мой план был хорош, он мог бы сработать, если бы не Люк и не пожар. Он бы сработал, если бы все сложилось. Но почему начался пожар? Все эти годы я задавалась вопросом: не мог ли кто-то из недовольных рабочих устроить поджог? Или даже Эммет, желая снять с себя эту ношу? А может, это был осколок бомбы? Я до сих пор не знаю этого.

Сейчас это и не важно.

Огонь, а не война, отнял жизнь Ноа, так же своевольно, как болезнь сердца лишила жизни герра Нойхоффа. Не имея другого выхода, мне пришлось взять пропуск и спасти Тео.

И свою дочь. У Петры много черт от отца, но она такого же низкого роста, как и я, полутораметровый хирург из «Врачей без границ» [40] Медицинская гуманитарная организация. , сила, с которой приходится считаться. Я протягиваю руку над ограждением, неосознанно убирая пряди ее волос с глаз, как будто ей шесть лет. Вот только теперь ее волосы белоснежного цвета. Так странно видеть, как стареет твой ребенок! Петра, надежно спрятанная в моем животе и родившаяся уже в Америке, ничего не знает о тех тяготах, которые мы испытали. Почти ничего. Моя дочка родилась слепой на один глаз, единственная травма, которую нанесла ей дубинка полицейского в ту ночь, когда забрали Петра.

Когда Петра подходит ближе, чтобы обнять меня, за ней появляется кто-то выше ростом.

– Мам, вылезай отсюда.

Я слушаюсь его и протягиваю руки, чтобы обнять Тео, который стоит рядом с сестрой, на целую голову выше ее. Его волосы тоже поседели и стали жесткими. Хоть они и не кровные родственники, чем-то все равно похожи.

– И ты приехал? – ворчу я. – У тебя ведь полно пациентов!

– Мы вообще-то всегда идем в комплекте, – отвечает он, обнимая сестру за плечи. Это правда, они очень близки.

Оба стали врачами. Петра, которая унаследовала жажду к путешествиям, практиковала по всему миру, а Тео, которому ближе был оседлый образ жизни, стал хирургом в больнице в том же городе, где я их вырастила. Он живет с женой и тремя моими чудесными внучками, которые уже тоже совсем большие. Мои дети… Сделанные из разного теста, но такие похожие. И медицина для них теперь семейное дело, каким когда-то был цирк для меня и моих братьев.

Незаметно для Петры и Тео я закрываю ящик на дне вагона, толкнув его спиной, и позволяю им вывести меня по другую сторону ограждений.

– Как вы добрались сюда так быстро? – спрашиваю я Тео. – Я ведь всего два дня назад уехала из Нью-Йорка.

– Чистая удача: я был на конференции в Брюсселе, когда мне позвонили из дома престарелых, – отвечает он. – Я позвонил Петре, и она прилетела сюда из Белграда.

Большую часть времени Петра проводит в Восточной Европе, помогая беженцам. Кажется, ее так и тянет к этой части мира, из которой мы с таким трудом выбирались.

Я с любовью смотрю на своих детей. В их глазах я вижу прошлое так же ясно, как Дрина когда-то читала будущее: я так ясно вижу Петра в нашей с ним дочери, что у меня возникает ощущение, что он со мной. Тео не был родным сыном Ноа, но каким-то образом он так похож на нее, ему как будто передались ее выражения лица и даже манера говорить. Ноа любила его так сильно в тот недолгий период, что его в полной мере можно считать ее сыном.

Есть и еще один человек, о котором я всегда вспоминаю, хотя никогда не видела его, не было даже его фотографии. Ребенок Ноа, которого у нее забрали. Я вижу его рядом с Тео и так часто думаю, каким бы он стал в зрелости.

– Мам… – Голос Тео отрывает меня от мыслей. – Ты просто взяла и уехала. Мы так беспокоились.

– Я должна была увидеть эту выставку, – неубедительно оправдываюсь я.

Тео делает шаг назад, увидев портрет Ноа.

– Это она, да? – говорит он, его голос прерывается. Они с Петрой знают о Ноа. Я рассказала детям о ней и о том, как она спасла Тео, когда они стали чуть старше. Но я не стала говорить о том, как она оказалась в цирке, и о том, что у нее мог остаться родственник. Какие-то вещи лучше оставлять невысказанными. Я киваю. – Она красивая.