Фигль-Мигль - Долой стыд

Этот был настоящий проблемный. А настоящие ко мне не ходили. Ко мне ходили с трусами и исполненным сомнений феминизмом, пятьдесят оттенков никакого.

У настоящего проблемного нет желания разговаривать — с кем бы то ни было. Объяснять — что бы то ни было. Если у такого появляется желание встать с дивана, то он идёт — если встал настолько, чтобы пойти, — в ближайший магазин за бухлом, а не к «доктору».

— Я не пью, — неожиданно сказал он.

— Совсем?

— Совсем.

Ну точно. Доподлинный, реальный псих.

Я посмотрел на его ботинки и пришёл в окончательное замешательство. Это были ботинки, которые родились и провели свою жизнь в черте бедности. К психотерапевтам и частным детективам бедные люди не обращаются. Да им и ни к чему. У них всё по-другому.

— На самом деле, доктор, — сказал он задушевно, — проблема не у меня. Проблема у вас.

Упс. Приплыли.

— Удостоверение покажите, — хмуро сказал я.

— Вы меня не поняли. — Он сжал кулаки. — Я не из этих шакалов. — Посмотрел на правый кулак. — И не из других. Мне вообще плевать.

— Не хочу вас провоцировать, но тогда и я, наверное, смогу, как бы это выразиться, плюнуть.

Если бы я выбрал психиатрию, за стеной бы сейчас сидели санитары. Мои славные парни в шапочках.

— Вы приняли мои слова за угрозу. Я не очень хорошо выражаю свои мысли. То есть хорошо, но так, что их понимают превратно.

Ладно. Начнём сызнова.

— Кто вы такой?

— Никто.

— Но как-то называть вас нужно?

— Мы можем называть меня пациент , — сказал он, подумав. — Или пациент номер такой-то .

— Это у психиатров пациенты номер такие-то. — «Ну почему, почему я не выбрал психиатрию».

— Вам обязательно меня оформлять?

Нет такой защиты, которую невозможно взломать, и это касается всего, замков и компьютеров. Поэтому все свои записи я веду на бумаге, а бумаги храню в сейфе — и тому, кто захочет с ними ознакомиться, по меньшей мере придётся тащиться на Фонтанку, 118-бис, и вскрывать офис, кабинет и сейф в кабинете. Да! пусть приходят и потеют, прислушиваясь к скрипам и шорохам. Гадают, сработала ли сигнализация.

Я стал его разглядывать. Совсем старик, за семьдесят, — но крепкий и бодрый. Правильно. Сумасшедшие живут долго. Чего им, собственно говоря, не жить.

— У меня есть накопления, — сказал он. — И я буду доплачивать сверх тарифа за анонимность. Так можно?

— Нет, так нельзя.

— Или я, например, подкараулю вашу клиентку — ту, которая на «тойоте», — и расскажу ей, кто её на самом деле обворовал. Не делайте такие глаза. Я долго следил.

Вот бы у кого поучиться шантажу Нестору и всем прочим. В первую секунду я обомлел, во вторую — уцепился за слово «обворовать». Главного он не знал.

— Договорились, вы — мой клиент. Без оформления. Полтора тарифа. И хочу напомнить, что шантажисты долго не живут.

— Мне так и так недолго осталось, — резонно сказал он. — Вы придумали мне имя?

Едва я успел его выпроводить, заявился майор.

От майора я никогда не ждал неприятностей и не делал их ему. У него были трое детей от двух жён, беременная любовница, неизбывная дума о кредитах и единственная цель в жизни: после отставки выйти на хорошее, спокойное и хлебное место. Он забирал отчёты — не думаю, что он их хотя бы пролистывал, — задавал дежурные вопросы и думал о своём. Мы отлично ладили. Время от времени я подсовывал ему таблетки. Я никак не ожидал, что наше сотрудничество прервётся.

Его забирали в Москву на повышение. Поговорив с ним пять минут, я увидел, что майор ошарашен таким поворотом не меньше моего и ехать, в глубине души, никуда не хочет.

— Ну, вы могли бы отказаться.

— Отказаться от повышения? — Он замолчал, сражённый величием открывающейся перспективы. — Как ты себе это представляешь?

Верно. Никак.

— Нестор был сегодня?

— Был.

Согласно пакту от двадцать третьего августа госбезопасность и силы защиты демократических ценностей соблюдают нейтралитет. Они поделили — очень приблизительно — сферы влияния и, при всей взаимной ненависти, проводят в жизнь принцип невмешательства.

— Чего хотел?

— Досье на вас собрать.

— Наконец-то раскачался. Ну помоги ему, пусть собирает.

— ...На кого?

— Не на меня же. На преемника. Проконсультируешься с ним, когда придёт.

Я хотел спросить, кого мне ждать, но воздержался. Мне всегда казалось, что майор выставляет мне положительную оценку за каждый незаданный вопрос.

Тем не менее он ждал, что я ему что-то скажу, попрощаюсь. Он был местный, как и я, с бабушкой-блокадницей, телами родных в братской могиле Кировского завода и в бесчисленных могилах Ленинградского фронта, с крейсером «Аврора», с Дворцом пионеров и всеми остальными дворцами, конными памятниками на продуваемых ветром площадях, розовым, фиолетовым февральским небом над дворцами, площадями и набережными, с закатами и салютами, бледными на их фоне, с нашей ленью, если уж не подобрать другого слова, чем-то упрямым и задумчивым на дне всех движений, с нашими ленью, смятением и заворожённостью... как страшна нам Москва!..