Екатерина Шпиллер - Маленький памятник Эпохе прозы

Думаете, у меня никогда не гостили откровенные графоманы и бездари? Ну, а как же без них-то! Но они были такие счастливые и доброжелательные, считая себя причастными по полному праву к миру искусства, что... Да какая мне разница, в конце концов!

С поэтом из Польши у меня завязался многолетний необязательный роман с перерывами. Когда Янек приезжал, мы любили друг друга - нежно и страстно, когда через пару недель уезжал, мы прощались со слезами, но без трагедий. Потом переписывались, перезванивались, а через полгода он возвращался снова.

Словом, очень редко бывало, чтобы мой "дом творчества" пустовал. Иногда не все комнаты были заняты, порой всего одна, но в Рождество и Новый год всегда случался аншлаг. И летом тоже.

От нашей местности люди теряли головы, как от любви. Ещё бы! Горный воздух, спускавшийся прямо к нам в окна, нежаркое лето, мягкая зима. А ещё на нашем зелёном в деревьях и кустах дворике Нина разбила клумбы и посадила красивые цветы. Да и вся наша деревенька утопала в зелени огромных деревьев, дававших летом прохладную тень, а зимой собиравших на своих толстых ветвях огромные слои первозданно белого снега.

Растёт у нас на участке небольшая сосенка, которую под Новый год мы обязательно наряжаем всякими смешными украшениями: чашками, ложками, обувью, летними шляпками и всякой дурацкой пластиковой ерундой. А когда Юра приезжал к нам на Новый год, он устраивал иллюминацию из гирлянд и в доме, и во дворе - на деревьях и кустах. Получалось что-то совершенно потрясающее и красивое! Мне кажется, ранние Сонины годы, когда она уже осознавала себя и могла запоминать, прошли удивительно и даже немного сказочно в этом богом забытом местечке Европы возле не очень высоких, но удивительно красивых гор.

Не так далеко протекала речушка, очень чистая и весьма прохладная. В жаркие летние дни мы ходили к ней, всего пятнадцать минут медленным шагом, загорали и купались. Лет в пять Соня научилась плавать под моим руководством и с помощью упрямства и настойчивости Нины. Кстати, Нину Соня называла "бабуля". Когда я услышала это впервые, то недоумённо посмотрела на подругу. Она покраснела.

- Это я ей разрешила так меня называть. Если ты против, то...

- Нет-нет, я совсем не против! - поспешила уверить я. Что ж, у Сонечки, как и положено, есть две бабушки. Нина и Ольга Викторовна.

Думаете, "свекровь" к нам не приезжала? Раз в полгода, как штык, вместе с сыном. Ладно, это было легко переживаемое неудобство, потому что при наличии Нины, Юры и его мамы я могла вообще исчезать на целый день гулять или уезжать на машине в город, чтобы "проветриться" по магазинам. Так что никто никому не успевал надоесть, никто никого не злил. Меня-то вообще невозможно было выбить из состояния кайфа и гармонии.

Как я придумала, так всё у нас и получилось: гости покупали продукты в деревеньке и приносили их в дом, сдавая в общий котёл, либо обедали и ужинали в деревенской таверне, дома лишь чаёвничая. Мы обеспечивали удобные комнаты со всем необходимым, комфорт, тишину и гарантию абсолютного покоя для творчества.

А вечерами все собирались либо в гостиной у камина (зимой), либо на нижней террасе (летом), пили кофе и вино, болтали о пустяках, рассказывали анекдоты, слушали музыку, читали стихи. Рассуждали о Шекспире (так сам он писал или не сам?), если все были русскоязычные, сравнивали разные переводы Роберта Бёрнса и спорили, чей лучше. Мы, русские, пытались объяснить иностранцам феномен Высоцкого, что он для нас означает, ставили записи, предварительно рассказывая подробно, о чём поёт Владимир Семёнович. Однажды я поведала историю про стихотворение-песню "Маски", а именно про ту строчку, которую он пел то так, то этак, коренным образом меняя смысл. Загрузила тогда всех: задумались, высказывали предположения, искали объяснения.

Иногда обсуждали и политику, спорили.

Часто пытались прямо сейчас поставить точку в вопросе, что есть настоящее искусство, а что под него подделывается.

Всегда были единодушны во мнении, что публика в массе своей - дура, ориентироваться нужно на малочисленное меньшинство понимающих.

И так далее, и так далее, и так далее...

На каком языке мы общались, когда среди нас бывали не только русскоязычные? Конечно, на кривом пиджн инглише, иногда вызывая добродушный смех у шотландца и американца.

- Да ладно, чья бы корова мычала! - возмущался прозаик из Москвы, молодое пока (его время придёт!) непризнанное дарование. - А то мы не знаем, во что американцы превратили английский и как лондонцы ржут над шотландским акцентом!