Рассел Хобан - Лев Боаз-Яхинов и Яхин-Боазов. Кляйнцайт [litres]

Что-что? – переспросил Кляйнцайт. Погромче, будь добра.

Смерть сказала что-то чуть громче.

Все равно ни слова не разберу из того, что ты говоришь, сказал Кляйнцайт. Ему стало ошеломляюще жаль мерцающего морского света и улыбки фарфоровой русалки в аквариуме, которого больше не было. Затем он вдруг ощутил себя перчаткой, изнутри которой ускользает рука. Совсем пустым, а все гладко исчезало в полнейшем безмолвии.

Пых пых пых пых, зарядил Кляйнцайт. Шторки задернули, Сестра сидела у его койки в Сестринской форме, глядела ему в лицо.

Под кроватью сидела Смерть, мыча себе под нос, чистила ногти. Никогда их не получается совсем отчистить, сказала она. Работа у меня мерзкая, но что толку жаловаться. Все равно, думаю, уж лучше б я была Юностью или Весной, или чем угодно, нежели тем, что я сейчас.

Может, не Юностью. Сопливая пора, людей толком узнать не успеешь, а они уже повзрослели. Весна, считай, то же самое, а кроме того, это дамская работа. Поступком было б здорово быть, я бы решила.

Где-то в камере лежал Поступок, курил и пялился в потолок. Ну и карьера, произнес он. В кутузке я провел больше времени, чем где-либо еще. Почему нельзя мне быть Смертью или чем-нибудь вроде. Постоянная работа, надежная.

Весна, завернувшись в стеганое одеяло в насквозь промерзшей однокомнатной квартире, поняла, что пальцы у нее не гнутся от холода, и бросила штопать свою кисейную рабочую одежду. Посмотрела в незажженный огонь, взяла газету, прочла о забастовке газовиков.

Юность, тащась по канаве, услышала лай гончих, идущих по ее следу, всхлипнула и потащилась дальше.

У Лазарета жалоб не было. Позавтракав, Лазарет закурил сигару, выдохнул крупными тучами дыма. Ах-х-х! – вздохнул Лазарет. Эм-м-мх! А ну подъем! Всем пить чай.

Все подъялись, запили чай. Кляйнцайт открыл глаза, увидел Сестру. Та его поцеловала. Он увидел экран монитора.

– Черт, – произнес он. – Опять пыхтит. Что произошло?

– Я нашла тебя на полу, когда пришла из магазина, – ответила Сестра. – Поэтому решила, что с таким же успехом мы можем пойти на дежурство вместе.

– Ах, – произнес Кляйнцайт. – Я пытался прочесть то, что было в желтой бумаге. – Он слабо потянулся под койку. Ты там? – спросил он.

Тут, там, повсюду, ответила Смерть. Как Пак.

Почему тебе обязательно нужно хитрить? – спросил Кляйнцайт. Встала б да билась, как мужчина – или хотя б как шимпанзе, – а не устраивала все эти фокусы.

Никаких фокусов я не устраивала, ответила Смерть. Слово даю.

Именно это ты и сделала, сказал Кляйнцайт. Дала мне свое слово, и свет вырубило. На ум ему пришли последние замечания доктора Буйяна – что если свет вырубит снова, он придет в себя уже без гипотенузы, асимптот и стретты. Кляйнцайт ощупал всего себя, не ощутил никакой недостачи.

– Они меня оперировали или как-то? – спросил он Сестру.

– Нет, – ответила Сестра. – У тебя наступила гиперакселерация стретты, и доктор Розоу хочет, чтоб ты успокоился, а потом он решит, что делать.

– Доктор Розоу вернулся! – произнес Кляйнцайт. – А где Буйян?

– Гоняет где-то на своей яхте, – ответила Сестра.

Кляйнцайт вздохнул, выпил чаю. Все немного прояснялось. Не то чтоб между Розоу и Буйяном была большая разница, но Розоу хотя б не мучил Кляйнцайта в детстве, а потом не забыл его.

– Я принесла твои вещи, – сказала Сестра. – Они у тебя в шкафчике. Фукидид тоже.

– Спасибо, – ответил Кляйнцайт. – И я в своей авантюрной пижаме. Готов к крупной авантюре.

Сестра пожала плечами.

– Нипочем не узнаешь, – сказала она. – Если не мертвый, можешь пожить еще немного.

– Попытаюсь, – ответил Кляйнцайт. – Принеси мне вечером желтую бумагу и японские ручки, ладно?

Сестра додежурила, пришла сиделка с лекарственной тележкой.

– Три «Нас-3оя», два «Баца», три «УглоСпряма», три «ПереЛета», один «Раз-Езд», – произнесла она.

– Я любимец Национальной системы здравоохранения, – заметил Кляйнцайт. – Что стало с «Зеленосветом»?

– Вместо него доктор Розоу прописал вам «Раз-Езд».

– Вот она, жизнь, – произнес Кляйнцайт. – «Зеленосвет» приводит к «Раз-Езду». – Он вздохнул, проглотил все таблетки. Сиделка раздвинула шторки. Слева от него лежал Радж, справа – Шварцганг.

– Снова соседи, – отметил Шварцганг.

– Кого нет? – спросил Кляйнцайт.

– Макдугала.

– Выписали?

– Нет.

Макдугал, подумал Кляйнцайт. Я с ним даже не поговорил. Чем он был, интересно? Желтая бумага? «Ризла»? Обороты конвертов?