Катя Миллэй - Море спокойствия

Витающее в комнате настроение мне знакомо до боли. Никто ничего не соображает, но продолжает что-то делать, потому что впереди уйма дел. Но сейчас, похоже, никто не понимает, что надо делать.

По словам полиции, Эйдан Рихтер признает, что действительно видел ее вчера, но полностью отрицает какие-либо контакты с ней сегодня. Никто не знает, правда это или нет. Не понимает, куда двигаться, с чего начинать.

Наконец все приходят к решению, что Ашер, Аддисон и мистер Уорд отправятся на поиски на своих машинах, даже если понятия не имеют, в каком направлении двигаться. Ашер был прав. Никто не знает его сестру, во всяком случае, ту, которая есть у него сейчас.

Ее мама остается дома возле телефона. Чем занять нас с Дрю, никто не знает. Район нам неизвестен, да и сами мы не понимаем, куда она могла деться. Пользы от нас никакой, поэтому мы просто ждем.

– Если хотите, можете подождать в комнате Эмилии, – предлагает ее мама. Все в этом доме зовут ее Эмилией, и это имя подходит ей намного лучше, чем Настя.

В ее комнате царит безумие, мне кажется, будто я проник в ее сознание. Здесь нет стен. Их просто не видно. Каждый сантиметр пространства закрыт вырезками из газет, распечатками и записками, сделанными от руки на клочках бумаги. И все они словно бы шевелятся, мерцают, пропадают и снова обретают очертания, точно оптическая иллюзия. Прямо как она. Мне хочется закрыть глаза, но я не могу. Я просто вращаюсь по кругу и жду, когда это вращение закончится, а оно не прекращается. Я могу выбежать из комнаты, но эта картинка уже в моей голове. Как то «мертвое тело», прячущееся в ее тетрадях.

Войдя в комнату, мы приближаемся к стенам, встаем почти вплотную, потому что иначе текст невозможно прочитать. Имена. Повсюду имена, их происхождение и значения. Некоторые из них – заметки из газет вроде тех, что она вырезала у меня дома. Другие явно распечатаны из интернета. Третьи она писала сама.

Понятия не имею, сколько мы так стоим, прежде чем Дрю нарушает молчание:

– Где Настя?

Я непонимающе гляжу на него. Не знаю. Откуда мне знать? Но он смотрит не на меня, а на стены. Ищет ее имя. Я тоже начинаю высматривать его, но найти что-то в таком многообразии просто нереально.

– Твое имя означает «спаситель», – вдруг говорит Дрю, разглядывая листок бумаги с рукописным текстом, приклеенный рядом с окном.

Спаситель. Чушь собачья.

– Она тебе говорила? – спрашивает он.

– Нет. – Я и не спрашивал никогда. Много о чем не спрашивал. – Так искать без толку. Будет быстрее найти его в каком-нибудь источнике, – отвечаю я, ища повод отвернуться.

Дрю достает телефон и открывает в Сети сайт с выбором имен для ребенка. Вводит в строку поиска имя «Настя», и уже через секунду мы получаем ответ.

– Возрождение, – читает он. – Воскресение. Происхождение имени русское.

– Думаю, поэтому она и выбрала его. Из-за его значения – «воскресение». И потому что оно русское. – В дверях стоит ее мама. Она зачесала волосы назад, отчего темные круги под глазами стали еще заметнее.

– Но почему воскресение? – спрашивает Дрю.

– Потому что она умерла, – отвечает женщина. Я обескуражен: в это мгновение она невероятно похожа на свою дочь. – И воскресла.

Ее мама рассказывает нам о том, что произошло в тот день. Я не уверен, что нам хочется это слышать, но ей нужно кому-то об этом поведать, и поэтому мы слушаем. Она рассказывает нам то, о чем не говорили в новостях, то немногое, что известно об Эйдане Рихтере. Рассказывает о том, что с ее дочерью было потом. Как она ничего не помнила. А после перестала говорить. Об операциях и сеансах физиотерапии. О пробежках, занятиях по самообороне и злости. О желании пойти в школу, где о ней ничего не знают. О русском имени, причину выбора которого ее мать не понимала до сих пор.

А дальше она рассказывает о прежней жизни своей дочери. Мы слышим истории о девочке, играющей на фортепиано, которой гордилась вся общественность. При этих воспоминаниях глаза матери светятся от счастья. Но это всего лишь воспоминания, не более того. Солнышко была права. Я знаю, что видит ее мать. Умершую девушку.

Слушая все эти истории в доме, похожем на гробницу, я начинаю понимать, почему Солнышко уехала отсюда.

Мне кажется, за этот вечер я узнал о девушке, которая многие месяцы практически жила у меня, больше, чем со дня нашего знакомства. И желаю ничего этого не знать.

Ее мама благодарит нас – непонятно за что – и уходит, чтобы сделать еще несколько звонков. А я думаю, она просто хочет чем-то себя занять.