Катя Миллэй - Море спокойствия

– Вот еще, – говорит она, одаривая меня широченной улыбкой. – Я надену их прямо в школу.

– Значит, я угадал? – спрашиваю я, лишь бы услышать это от нее.

– Даже больше, чем с монетами. – Она приподнимается на цыпочках и целует меня. Губы у нее соленые от пота и такие потрясающие.

– За монеты ты меня не целовала, – замечаю я.

– Не знала, что можно.

Солнышко, как только надевает ботинки, отказывается идти в дом, поэтому мы еще час проводим в гараже. Она помогает мне делать замеры и разметку досок для приставного столика, который спроектировала в рамках задания по труду. Задумка у нее классная: столик предполагается с ножками в стиле королевы Анны. Я бы хотел, чтобы она смастерила его полностью сама, но с ее рукой некоторые вещи делать невозможно, да и такого опыта у нее нет. Я занимаюсь плотничеством вот уже десять лет, и до сих пор многое дается мне с трудом. Тем не менее я показываю ей каждый свой шаг. Если что-то не объясняю, она тут же начинает на меня кричать: раз она не может выполнить все сама, то хотя бы должна знать, как это делается.

Разумеется, такими темпами мне удается продвинуться не так далеко, как обычно, но оно все равно того стоит. В том, как она по-хозяйски расхаживает по гаражу с молотком в руке и отдает приказы, есть что-то ужасно притягательное. Мной давно никто не командовал. К тому же она выглядит невероятно мило, когда полна решимости и злится, так что я особо не сопротивляюсь.

Я живу в окружении древесной пыли и дышу ею столько, сколько себя помню. Теперь, по-видимому, и она не может без этого обойтись.

Джош

Предсказуемые. Вот какими мы стали, и меня это до ужаса пугает.

Каждый день во время обеденного перерыва мы сидим на школьном дворе. Не касаемся друг друга, не смеемся и, конечно же, не говорим, но при этом все равно остаемся вместе. К нам никто не пристает, никто не пересекает окружающее нас силовое поле, только временами подходит Клэй.

Я пытаюсь дочитать рассказ, который задала мисс Макаллистер. Сегодня пятым уроком у нас тест, а я к нему до сих пор не готов. Солнышко, желая посмотреть, что я читаю, наклоняется ко мне и чуть задевает головой мое плечо, но даже этого малейшего прикосновения достаточно, чтобы я вмиг ощутил себя дома. Это происходит инстинктивно. Я поворачиваюсь к ней и, не задумываясь, целую волосы, только позже осознаю, что сделал это на виду у всего школьного двора. Для нас такое открытое проявление чувств сродни тому, как если бы мы сорвали друг с друга одежду и занялись сексом прямо тут.

Я жду, что сейчас мир вокруг нас взорвется или хотя бы последуют косые взгляды и замечания в наш адрес, но ничего не происходит. В атмосфере не видно никаких изменений. Неужели невозможное все-таки случилось? Мы, я и она, вдруг стали нормальными? Едва слово приходит мне на ум, я понимаю, что оно неверно. Мы стали не нормальными, а предсказуемыми. И не только с точки зрения учеников. Я и сам жду этого от нас. Для меня становится само собой разумеющимся ее присутствие здесь со мной, у меня дома, в моей жизни.

И это пугает.

Настя

– Я люблю поболтать, поэтому представим, что сейчас мы тоже говорим, – сообщает мне Клэй. После школы мы отправились к нему домой, где он, устроившись у себя на заднем крыльце, принялся меня рисовать. Я улыбаюсь, а он прикрикивает на меня, чтобы я сохраняла спокойное выражение лица. Сделать это не так-то просто, потому что кричащий на меня Клэй – еще более смешное зрелище.

– Как обычно, в первую очередь ты задашь вопросы, касающиеся моей ориентации, так как все любят об этом спрашивать, – говорит он во время рисования. Ума не приложу, как ему удается выполнять два действия одновременно. Я из тех людей, кто способен заниматься только одним делом, поэтому мне так трудно держать рот на замке. Молчание требует огромной выдержки. Поскольку, когда ты умеешь, но просто не говоришь, часть твоих мыслей все время занята тем, чтобы случайно не открыть рот. Иногда я даже прихожу к выводу, что было бы проще, если бы я по-настоящему перестала говорить, тогда бы не пришлось постоянно об этом думать.

– Первым неизменно звучит самый традиционный вопрос: «Ты всегда знал, что ты гей?» Хороший вопрос, – произносит он, мельком поглядывая в мою сторону. – Ответ? Я не знаю. Наверное, вряд ли, потому что до десяти лет я вообще не имел понятия, кто такие геи. Я просто это понял в какой-то момент, а выяснить специально не пытался, но меня все равно об этом спрашивают.