Леонид Пузин - Луна в Водолее [СИ]

— Однако, Илья Давидович, развил, называется…

В воцарившейся после патетического монолога Ильи Благовестова тишине прозвучал не вполне уверенный голос Малькова.

— … своё собственное «учение»… посягнул, можно сказать, на святое святых: на «божественное» право земных властителей грабить, мучить и убивать своих подданных! За допущенные произвол и насилие они, видите ли, покаявшись перед всей вселенной, должны уходить в отставку! Призывать, понимаешь, «варягов»? А миллионы отечественных кровососов, что же — на свалку? Нет, Илья Давидович, эту твою идею у нас не поймут даже в шутку! А уж если ты вдруг попробуешь заговорить о ней всерьёз… тысячу раз распнут! И «левые», и «правые», и «центристы»! Не говоря уже об отцах игнатиях.

— Ну, Павел Савельевич, не знаю… не одни же вокруг отцы игнатии… ведь, поскольку Россия всё ещё существует, то в ней сохранился хоть один праведник… а я так думаю, что даже и не один… что довольно-таки и много… конечно, не наверху… там в результате страшной селекции… да и то…

На критику Павла Малькова начал задумчиво отвечать историк.

— …разумеется, с рациональной точки зрения — эта идея если и не совсем бред, то нечто страшно далёкое от реальной действительности… чтобы правящая элита добровольно признала свою несостоятельность — нонсенс… за всю более чем тысячелетнюю историю Руси-Росссии такое случилось только однажды… да и то, существуют большие сомнения, насколько пресловутое призвание варягов было действительно добровольным… но ведь я, в общем, не об этом — даже если меня не поймёт ни один человек… всё равно — обязан говорить о том, что только возместив ущерб непосредственно пострадавшему от наших действий (чем бы мы их ни оправдывали!) человеку, мы каемся истинно — сердцем, а не притворно — устами… ибо этого хочет Бог!

Окаёмову, с большим интересом слушающему Илью Давидовича, заключительные слова историка показались не вполне ясными (чего, именно, хочет Бог? чтобы Илья Давидович всегда и всем говорил о бывшем ему откровении? или, чтобы, услышав его слова, мы, прежде чем каяться языком, возмещали жертвам ущерб наших злодеяний? или — то и другое вместе?), однако для Павла ссылка Благовестова на Божью Волю оказалась решающим аргументом — с его стороны более не последовало не только критики, но даже и опасений за судьбу самого Ильи.

Чего не скажешь о Петре: который, во-первых, о Божьем Промысле — и, соответственно, о том, как может проявляться Его Воля — придерживался собственных оригинальных теорий, а главное, после нападения национал-юродствующих подонков, был очень обеспокоен участью самого Ильи Давидовича: православного еврея в заметно сползающей в ядовитое болото черносотенного национал-большевизма России. А посему, оставив в стороне неактуальный для него вопрос о покаянии, Пётр Кочергин, с грустью и нежностью посмотрев на историка, заговорил о самом больном, не дающем ему покоя:

— Знаешь, Илья… и стыдно, и жутко не хочется, но… из Великореченска тебе необходимо уехать! Необязательно пока в эмиграцию, но хотя бы — в Москву… Виктор Евгеньевич поможет устроиться… и угораздило же тебя разворошить такое осиное гнездо… нет, Илья… в Великореченске тебе оставаться больше нельзя… как бы мне ни было стыдно и за себя, и за Россию, и вообще — за всех русских. Ведь если, не дай Бог… никогда себе этого не прощу! А быть с тобой постоянно рядом — увы, не реально. Паша, а ты что думаешь?

— Логически — да. Согласен, Пётр Семёнович, с тобой целиком и полностью. В Великореченске — очень опасно. Но только… Илья Давидович — он ведь вне нашей логики. Живёт по своим законам. Вернее — не по своим, а по тем, которые прозревает ТАМ…

— Пашенька, не разводи бодягу! — слегка рассердившись, перебил Пётр. — Сколько тебе говорить, что Бог в наши земные дела вмешиваться почти не может! Да опекай Он нас здесь — в этом мире — какое, к чертям, альтернативное сознание! Илья Давидович, ну хоть ты объясни этому интеллектуальному девственнику…

— Не могу, Пётр Семёнович, — отчего-то вдруг развеселившись, улыбнулся Илья. — Ибо, как сказал Павел Савельевич, по законам, получаемым мной непосредственно оттуда… а если серьёзно… всё равно не могу! Ведь мой мистический опыт… он ведь почти не связан с земными реалиями… слишком Там всё другое. И мои идеи о покаянии — пожалуй, единственное, что мне удалось сформулировать на нашем земном языке. Да и то — очень неточно, приблизительно, грубо. Ведь Там — это гораздо глубже, чем элементарное требование о возмещении ущерба… то есть, восстановлении попранной справедливости… ведь знаменитое Моисеево «око за око», по сути — оттуда же… тоже восстановление справедливости — как её понимали древние. И ни современниками, ни последующими поколениями, ни нами до сих пор, в общем-то, так и не осознанное САМОПОЖЕРТВОВАНИЕ Христа — тоже… только, увы, на пока недоступном человечеству языке… который, возможно, когда-нибудь поймут потомки…