Леонид Пузин - Луна в Водолее [СИ]

Утро для удивительно хорошо выспавшегося на тюремных нарах Окаёмова началось с ранней «побудки» — открылось окошко в железной двери, и тот же охранник, который ночью несколько раз основательно приложился резиновой дубинкой к рёбрам и позвоночнику Льва Ивановича, бодрым голосом, как ни в чём ни бывало, соизволил пошутить:

— Вставай, Терминатор грёбаный! Хотя — нет! Шварцнегер — это у вас тот лохматый! А ты только на Сильвестра Сталлоне тянешь! А маленький чёрный — Черепашка Ниндзя! Ха-ха-ха!

Вставать, собственно, Окаёмову было нечего — переменить лежачее положение на сидячее, и всё — и, сев на краешек нар, астролог с тревожным любопытством стал ожидать дальнейшего развития событий: в первую очередь — допроса. Уж если их не просто задержали, а рассадили по одиночкам — ежу понятно: собираются «шить дело». Какое? И — главное! — какими методами? Ведь у нашего «самого гуманного в мире» следствия богатейший, так сказать, арсенал…

(Нет, ночное умеренное избиение — не показатель: забарабанив в окошко, он, по милицейской терминологии, «сам напросился». Причём, подобное могло случиться не только в Великореченской «ментовке», а и в любом московском медвытрезвителе — садисты-надзиратели у нас нигде не церемонятся со своим «контингентом», и степень их воздействия на «проштрафившегося» определяется отнюдь не степенью «вины» бедолаги, а мерой жестокости каждого конкретного милиционера. Отчасти — природной, отчасти — приобретённой на службе в карательных (стыдливо именуемых «правоохранительными») органах. И, разумеется, Лев Иванович понимал, что ночью ему в общем-то повезло — за несвоевременную заботу о здоровье Ильи Благовестова могло попасть несравненно серьёзнее.)

Далее, с ведром-парашей в правой руке Окаёмов в сопровождении охранника «прошествовал» в туалет (в трусах и, главное, босиком), где, освободив и ополоснув «ночной сосуд» и справив «обе нужды», был вознаграждён сигаретой — из «реквизированной» у него при задержании пачки «Примы». Эти «вольности» несколько приободрили астролога: если бы собирались «шить» серьёзное дело, то вряд ли было бы возможно столь снисходительное обращение. И, словно в подтверждение этой утешительной мысли, вернувшемуся в камеру Льву Ивановичу, кроме воды, было предложено полбатона белого хлеба, — ешь, поправляйся, Рембо, а то вас м…ков на довольствие пока не поставили и х… его знает, когда получите пожрать от государства! — Что Окаёмов тоже истолковал в свою пользу: во-первых, судя по всему, доставили их не в КПЗ или следственный изолятор, а в обычное отделение милиции, а во-вторых, при серьёзном обвинении — ввиду длительного следствия — обеспечили бы миской тюремной баланды.

Почти успокоившись, Лев Иванович своими искусственными зубами с удовольствием сжевал «полумягкий» хлеб, запивая его водой, и, выкурив в туалете вторую сигарету — а охранник милостиво разрешил Окаёмову беспокоить себя днём — улёгся на нары в относительно бодром настроении: Бог не выдаст, свинья не съест! Уж коли не поставили на довольствие, то сегодня же и отпустят! Ко всему прочему, надзиратель, когда они перекуривали в туалете — будто не он ночью обрабатывал астролога резиновым «демократизатором»! — тяжеловесной милицейской шуткой утешил Льва Ивановича относительно здоровья Ильи Благовестова:

— Да жив твой любовник! Ни хрена с вашим «христосиком» не случилось! С «непротивленцем» грёбаным! И вообще — на пользу! Может, хоть драться научится! Россия — это ему не Израиль!

К доктору Окаёмов был доставлен также в одних трусах, что несколько насторожило Льва Ивановича: конечно, для осмотра — удобно, но… только ли поэтому ему до сих пор не возвратили одежду? А не ввиду ли предполагаемого вскоре облачения в тюремную робу?

Засохшие за ночь ссадины и царапины Льва Ивановича не требовали к себе особенного внимания, и, получивший противостолбнячный укол и сдавший на анализ кровь — на СПИД, гепатит, сифилис и прочую бяку — астролог был вновь водворён в свой бокс.

(На просьбу Окаёмова отнестись повнимательнее к травмам Ильи Благовестова, немолодая женщина-врач ответила, что она всегда со вниманием относится ко всем своим пациентам: пусть Лев Иванович не думает, что если она консультирует в милиции, то — бессовестный доктор! На каковую отповедь Окаёмову оставалось лишь извиниться в ответ.)

В камере Льву Ивановичу наконец-то была возвращена одежда: брюки, рубашка, носки, полуботинки — причём, брюки с ремнём и не выпотрошенными карманами — носовой платок, зажигалка, вторая помятая пачка «Примы». Не хватало только расчёски и трёхсот рублей. Расчёска, видимо, потерялась в драке, а деньги… зная обычаи московских вытрезвителей, с деньгами астролог распрощался сразу же, обнаружив их недостачу. И оказалось — зря. Принесший одежду дежурный сказал, что деньги и паспорт вернут Окаёмову при освобождении.