Александр Каневский - …а бес в ребро!

С задних рядов кто-то выкрикнул:

– А вы можете сформулировать, что же такое Израиль?

– Попытаюсь, – ответил Август Львович, плеснул в стакан чай, повторил: – Напоминаю – это не коньяк, – выпил и продолжил:

– Израиль – это лодка, ее нельзя постоянно раскачивать, можно перевернуться. И не надо всем толпиться у руля – кто-то же должен и грести; Израиль – это сито: чем меньше личность, тем быстрее проскакивает и устраивается, чем крупней личность, тем тяжелей; Израиль – как настоящий мужчина: не будет полной близости, пока ему полностью не отдашься; Израиль – это термос, его нельзя подогреть снаружи, он согревается только внутренним теплом. Но если вносить в него холод – мы потеряем это спасительное тепло. И в заключение – определение, которое я сделал после первых нескольких лет жизни в этой стране, но авторство потерял, потому что его уже здесь цитируют, как народную мудрость: Израиль – это зеркало: какую рожу скорчишь, такую и увидишь в ответ…

Вот вкратце то, что я понял после тридцати лет жизни в этой противоречивой, непредсказуемой, курортно-прифронтовой стране.

Рыжеволосый мужчина вскочил и крикнул:

– Браво!

Все слушатели встали и долго-долго аплодировали.

Светлана сидела в аэропорту перед выходом на посадку.

Зазвонил телефон. Светлана включила мобильник:

– Я слушаю.

– Мама?.. Слава Богу! Я очень волновалась: сегодня звонила несколько раз, ты не отвечала.

– Прости, доченька, закрутилась с отлетом: паковала вещи, оформляла билет…

– Куда билет?

– В Москву. Я уже в аэропорту, через несколько минут посадка.

– Что случилось? Почему ты летишь?

– Помнишь, у Жванецкого: «Жизнь, конечно, не удалась, а в остальном – всё нормально».

– Это всё из-за твоих любовных дел?.. Молчишь?.. Всё понятно. Какая-нибудь пакость со стороны твоего нового возлюбленного?

– Нет-нет, доченька, он не такой. Просто мои лучшие годы ушли на то, чтобы дожить до худших.

– Мама, ты для меня – эталон всепрощения: на твоем месте я бы прокляла всех мужчин!

– Доченька, мужчины бывают разные. Одни радуют своим присутствием, другие – своим отсутствием!

– А женщины?

– То же самое. Я, например, улетев, порадую самого дорогого мне мужчину, самого родного.

– А он не будет тосковать по тебе?

– Зная, что меня нет, он быстрее придет в себя.

– А ты без него как будешь жить?

– Я уже без него. Знать, что он рядом – тяжело, знать, что он далеко – печально, но легче. Поэтому я и улетаю.

– Мама, если не полегчает, прилетай к нам – мы все тебе будем очень рады.

– Спасибо, моя хорошая! Какое счастье, что вы у меня есть!.. Всё, бегу – зовут в самолет. Я позвоню из Москвы, позвоню! Ждите!..

Она выключила телефон, положила его в заплечный рюкзачок и пошла на посадку.

В гостиной у Августа Львовича, за журнальным столиком, сидели хозяин и Марк. Август Львович глянул на часы:

– Задерживаются, черти!.. Видно, еще не пришли в себя – вчера мы здорово загуляли!

– У меня к тебе есть два вопроса, – произнес Марк.

– Давай, выкладывай.

– Первый. Зачем ты пригласил на свой доклад Светлану?

– Надеялся, что вы там встретитесь и помиритесь.

– Ты еще не понял, что мы расстались навсегда?

– Жизнь покажет. Какой второй вопрос?

– Почему Песах – самый главный праздник в Израиле?

– Всё заслуженно – это праздник Исхода евреев из египетского рабства. Мудрый Моисей вел их сквозь пустыню сорок лет, чтобы за эти годы вымерло поколение рабов, чтобы на Землю обетованную пришли свободные люди.

– Но ведь не всем это помогло.

– Увы! Этот тяжелейший путь продолжается до сих пор. Сейчас его проходит поколение рабов двадцатого и двадцать первого веков. Неважно, где мы живем: в Израиле, в России, в Германии – раб, он ведь и в Африке раб, и в тундре, он – раб в себе.

– Кто был никем, тот станет всем?

– Неправда, не станет – он уже привык быть никем. Мы боялись Исхода, потому что быть рабами привычно и удобно: тебя кормят, поят, разрешают размножаться… Правда, приходилось подневольно вкалывать, но зато никаких забот, никакой ответственности. И по вечерам, если хватало сил, можно было даже плясать на поляне разрешенные танцы под утвержденную музыку. И многих это устраивало!

– Но ведь мы пытались выдавить из себя рабов…

– …и поэтому их становилось всё больше и больше!.. – продолжил его фразу Август Львович. – Помню, мне в Москве рассказали случай, когда слепые отказались от операции, гарантирующей им возврат зрения. Отказались, боясь потерять свои привилегии инвалидов. Слепые отказываются прозреть! Глухие – услышать! Умные – осознать!.. Что может быть более страшным результатом рабской жизни?