Эльке Шмиттер - Госпожа Сарторис [litres]

Следующим вечером мы собирались встретиться в отеле в Ф., я сняла люкс и дожидалась его в номере, сомневаясь, что он придет; выключила свет и зажгла свечи, но, пролежав несколько минут без одежды на кровати, почувствовала себя как в склепе: мерцающий, тусклый свет, темнота вокруг, отдаленный шум транспорта… Я встала, взяла из ванной халат, затушила свечи, включила прикроватную лампу и взяла из мини-бара пиво. По телевизору показывали спортивную передачу, новости и какой-то вестерн, ничего интересного; я просто лежала, курила и раздумывала, чем все это закончится. Когда он наконец пришел, я почувствовала, что полностью остыла, но не хотела этого показывать; нежно подошла к нему и попыталась скрыть гнев, который еще минуту назад был страхом. Мы приняли вместе ванну и выпили бутылку шампанского, а когда все закончилось и мы лежали в постели, я крепко прижалась к нему и заговорила о Венеции. Я вбила себе в голову, что мы можем начать там новую жизнь; до Венеции было примерно двенадцать часов езды, ночью даже быстрее. А я непременно хотела начать эту новую жизнь именно ночью, когда мы будем одни. У меня были кое-какие сбережения, этого должно было хватить на два-три года. Ирми и Эрнст будут жить вдвоем в согласии и мире, а Даниэла уже ступила на свой отдельный путь; я заберу машину, сберегательную книжку и пару чемоданов. Карин будет и дальше жить своей жизнью, их сыновья уже переросли самый сложный возраст; мы начнем все сначала в Б. или где-нибудь еще, как он решит. Я уже несколько недель носила в сумке рекламный буклет одного отеля в Венеции; сейчас, поздней осенью, там почти нет туристов, и весь город будет в нашем распоряжении. Я тихо повторила ему все, что он шептал мне на ухо в прошедшие недели, все признания и клятвы, жалобы на повседневную жизнь, фразы об экстазе наших сердец, наших тел. Потом я пошла в ванную и оделась. Когда я встала у двери с сумкой в руке, он вскочил с кровати и удержал меня. «Мы сделаем, как ты хочешь», – пообещал Михаэль, и я снова легла с ним в постель.

Мы договорились на ночь среды. Уже не знаю, почему я выбрала именно ту среду; это был обычный день, но так и планировалось; мне не нужна была магия, лишь ясный ум. Я купила новое дорожное пальто из легкого матового поплина и со съемной подкладкой из шерсти, несколько новых туфель, два платья, белье и костюм; а еще чемодан со скромной узорчатой подкладкой темно-красного цвета. Я хотела забрать из дома как можно меньше предметов и начать жизнь сначала. Достала из шкафа с одеждой лишь несколько особенно ценных вещей, чтобы заранее отнести в химчистку. Засунула в чемодан две любимые книги и фотографию родителей, которые умерли много лет назад; и больше ничего. Мысленно я готовила для Эрнста письмо, в которое собиралась вложить обручальное кольцо; я считала это своим долгом; все-таки он должен первым узнать, что от него ушла жена. Ирми я когда-нибудь напишу; она сразу поймет меня или, наоборот, не поймет вообще – я бросила ее сына и ее внучку, при всей взаимной симпатии и уважении, вряд ли она сможет такое принять.

Письмо Эрнсту я написала на работе. Оно получилось неловкое, скорее формальное, чем личное – возможно, из-за царившей вокруг атмосферы. Но я не хотела спешно строчить послание ночью, за письменным столом, хотя, возможно, несколько взволнованных строчек смотрелись бы менее безутешно, чем итоговый результат. Вышло нечто вроде официального обращения, но как я ни пыталась, лучше не получалось. Я не хотела делать никаких признаний; он и сам прекрасно знал, как мы жили, но в отличие от меня был этим доволен. Почти двадцать лет он наслаждался счастьем, но об этом я промолчала; вряд ли Эрнст хотел знать о моих намерениях, и они его совсем не касались. Даниэле я стала не нужна – впрочем, разве когда-то было иначе? – и о ее будущем беспокоиться не следовало, потому что воспитывать в тринадцать лет уже поздно, а приглядывать и заботиться могла и Ирми. Я попыталась вспомнить какие-нибудь счастливые моменты, написать что-нибудь утешительное, но ничего особенного в голову не пришло, я плохо помнила веселые вечеринки в кегельном клубе. Еще я сообщила, что в обозримом будущем нас ждет развод – этой формулировки избежать не удалось, хоть я и понимала, что предстоящие события необозримы, – и с ним свяжется мой адвокат. Еще я написала, что уезжаю с Михаэлем, он имел право знать хотя бы это, но не стала рассказывать, насколько долго длятся наши отношения – не так уж долго они и длились. Пусть не удивляется, что Михаэль тоже уехал из города. И пусть сам решает, объяснять ли мое отсутствие на работе болезнью, когда и кому рассказывать правду и что говорить всем остальным; он может спокойно сказать, что я сошла с ума, или что он давно обо всем догадывался, или что мы много раз обсуждали ситуацию, но меня было просто невозможно остановить. Я долго раздумывала над словами прощания и наконец решила написать «всего хорошего вам троим» – ведь это было мое искреннее пожелание. Черновик письма я разрезала на полоски и спустила в унитаз; потом достала из письменного стола немногие личные вещи – духи, расческу и телефонную книгу, тампоны и запасную блузку. Крем для рук я забирать не стала.